Правые и левые кто это: Правые и левые

Содержание

«Чем отличаются левые и правые либералы?» — Яндекс.Кью

Разберем каждый из терминов по отдельности, чтобы создать четкую картинку:

Либерал — это тот, кто придерживается либеральной идеалогии, то есть принципов политической свободы индивида, равных стартовых условий для всех граждан и миниального участия государства в распределении материальных благ. В случае либерализма государства правит не для людей (For the people), а «людьми» (By the people). Таким образом, условный либерал — это самостоятельная единица политической и гражданской свободы.

Разделение на левых и правых крайне условно еще с появления термина. Термин появился во Франции, где в Национальном Собрании в период Революции справа и слева от центра сидели члены партий с диаметрально противоположной повесткой. Сейчас основная разница между правыми и левыми выражается в вопросах собственности и ее распределения.

Правыми можно назвать условных консерваторов-капиталистов. Традиционно к данному течению относили идеи, подразумевавшие широкую степень индивидуализма в экономике, нерушимость частной собственности как принципа и жесткую систему социальной иерархии, приверженность традициям. К таким движениям, например, относятся Консервативная партия Британского парламента, Демократы в США, ЛДПР в России.
Левые представляют более коммунитарное мировоззрение: их идеи часто сходятся на необходимости национализации частной собственности, создании равных для всех граждан условий, возможностей и позиций, снижении влияния государства на все сферы общества.

Таким образом, деление на левых и правых либералов в данном контексте будет подразумевать скорее те механизмы и модели, которые предлагает движение/партия/лидер в решении социально-политической повестки.

Левые либералы — ближе к социализму

Правые либералы — ближе к консерватизму

Сравнение условное, как и само деление.

Правые/Левые | Понятия и категории

ПРАВЫЕ/ЛЕВЫЕ (DROIT/GAUCHE). В детстве я как-то спросил отца, что значит для политика быть правым или левым. «Быть правым, — ответил он, — значит мечтать о величии Франции. Быть левым — мечтать о счастье для французов». Не знаю, сам ли он придумал эту формулировку. Он не питал особенной любви к французам, как, впрочем, и к остальному человечеству, и часто повторял, что мы живем на этой земле вовсе не ради того, чтобы быть счастливыми. Поэтому в его устах определение явно звучало как кредо правых сил — тем-то оно ему и нравилось. Однако сторонник левых точно так же мог бы взять его на вооружение, сделав акцент не на первой, а на второй его части, — и этим определение нравится лично мне. «Франция, величие! Все это опасные абстракции, — сказал бы наш левый политик. — Другое дело счастье французов — вот это действительно достойная цель». И все-таки приведенное выше определение не может считаться полным. Мало того — это вообще не определение, поскольку ни величие, ни счастье не могут быть чьей-то принадлежностью.

Прошло немало времени, и вот уже мои собственные дети начали, в свою очередь, задавать мне тот же вопрос. Я как мог пытался ответить им, стараясь подчеркнуть основополагающие, на мой взгляд, различия. Мне кажется, что нарочитое деление на «белое и черное» в данном случае помогает яснее распознать суть явления, хотя подобная «двоичная» логика, навязываемая нам самим мажоритарным принципом, разумеется, не соответствует ни сложности понятия, ни реальным колебаниям политической позиции существующих сил. Может быть, что одна и та же идея пользуется поддержкой в каждом из противоборствующих лагерей (например, идея федеральной Европы, разделяемая как сегодняшними правыми, так и левыми), а то и перекочевывает из одного лагеря в другой (например, национальная идея, в XIX веке провозглашаемая левыми, в XX столетии заметно «поправела»). Но значит ли это, что нам пора отказаться от принципа деления на правых и левых, глубоко укоренившегося в демократической традиции начиная с 1789 года (всем известно, что в его основу лег чисто пространственный фактор: депутаты Учредительной ассамблеи, представлявшие противоборствующие партии, рассаживались справа или слева от председателя собрания) и до сих пор накладывающего столь яркий отпечаток на все политические дебаты демократического общества? Может, этот принцип действительно устарел и его пора заменить чем-нибудь другим? Такие попытки уже предпринимались.

В 1948 году Шарль де Голль заявлял, что оппозиция существует не между правыми и левыми, а между теми, кто стоит наверху и имеет возможность обзора, и теми, кто «болтается внизу, барахтаясь в болоте». По-моему, это типично правый подход, как, впрочем, и любой другой, отражающий ту же попытку выхолостить содержательный смысл противопоставления правых и левых, противопоставления, бесспорно, схематичного, но полезного в качестве эффективного инструмента структуризации и прояснения понятия. Найдется ли сегодня хоть один политолог, хоть один политик, способный без него обойтись? Впрочем, Ален еще в 1930 году дал ответ на этот вопрос: «Когда меня спрашивают, имеет ли в наши дни смысл деление партий и отдельных политиков на правых и левых, первая мысль, которая приходит мне в голову, заключается в следующем: человек, задающий этот вопрос, наверняка не принадлежит к левым» (Речь от декабря 1930 года). Лично я на подобные вопросы реагирую точно так же, и это заставляет меня заниматься поиском различий между правыми и левыми, какими бы расплывчатыми и относительными они ни представлялись.

Первое

различие лежит в области социологии. Левые представляют те слои населения, которые в социологии принято называть народными, иначе говоря, наиболее бедных (или наименее богатых) людей, не имеющих никакой (или почти никакой) собственности; тех, кого Маркс именовал пролетариями, а мы сегодня предпочитаем именовать наемными работниками, т. е. людьми, живущими на заработную плату. Правым, которые по необходимости черпают некоторые ресурсы из указанных слоев (что неудивительно, ведь последние представляют собой подавляющее большинство населения) гораздо легче найти общий язык с независимыми индивидуумами, неважно, проживающими в городе или в деревне, но владеющими землей или средствами производства (собственным магазином, мастерской, предприятием и т. д.), с теми, кто заставляет других работать на себя или работает сам, но не на хозяина, а на самого себя. Это дает нам первую линию водораздела, проходящую как бы между двумя народами, или два полюса, на одном из которых сосредоточены неимущие крестьяне и наемные работники, а на другом — буржуа, земельные собственники, руководящие кадры, представители свободных профессий, владельцы промышленных и торговых предприятий, в том числе мелких.

Между этими двумя мирами существует бесчисленное множество промежуточных состояний (пресловутые «средние классы») и имеет место беспрестанное перетекание из лагеря в лагерь (перебежчики и сомневающиеся). Граница между ними отнюдь не непроницаема, и чем дальше, тем становится все более подвижной, однако полностью не исчезает. Ни один из обоих лагерей не обладает монополией на выражение интересов конкретного класса, что очевидно (все мы хорошо помним, что Национальный фронт во времена своего зловещего расцвета был на пути к тому, чтобы стать крупнейшей рабочей партией Франции), но тем не менее игнорировать социологический аспект проблемы совершенно невозможно. Даже притом, что правые регулярно перетягивают на свою сторону некоторое количество голосов беднейших слоев населения, им никогда не удавалось, во всяком случае во Франции, по-настоящему глубоко проникнуть в рабочее профсоюзное движение. С другой стороны, за левых голосует не больше 20% земельных собственников и владельцев предприятий.

Как в первом, так и во втором случае мне довольно трудно видеть в этом простое совпадение.

Второе различие носит скорее исторический характер. Начиная со времен Французской революции левые постоянно выступают за наиболее радикальные перемены и предлагают самые далекоидущие планы. Настоящее никогда их полностью не удовлетворяет, не говоря уже о прошлом, они всегда — за революцию или реформы (разумеется, в революции левизны больше, чем в реформах). Таким образом левые выражают свою приверженность прогрессу. Что касается правых, то, никогда не выступая против прогресса (кто же против прогресса?), они скорее демонстрируют склонность к защите того, что есть, и даже, как свидетельствует история, к реставрации того, что было. Итак, с одной стороны, партия движения, с другой — партия порядка, консерватизма и реакции. Опять-таки, не будем забывать об оттенках и нюансах между той и другой, что особенно характерно для последнего периода (стремление левых к защите достигнутых достижений нередко берет у них верх над реформаторством, так же как стремление правых к либеральным реформам порой превалирует над их консерватизмом).

Вместе с тем никакие оттенки и переходы не в силах размыть направление основного вектора. Левые ратуют главным образом за прогресс. Настоящее наводит на них скуку, прошлое их тяготит, они, как поется в «Интернационале», готовы разрушить весь мир «до основания». Правые более консервативны. Прошлое представляется им в первую очередь наследием, которое надлежит сохранить, но никак не тяжким бременем. Настоящее, на их взгляд, вполне приемлемо, и если будущее будет на него походить, то это скорее хорошо, чем плохо. В политике левые видят в первую очередь средство возможных перемен, правые — способ сохранения необходимой преемственности. Различие между левыми и правыми пролегает в их отношении ко времени, что выдает принципиально разное отношение к реальной и воображаемой действительности. Левые демонстрируют явную, порой опасную, склонность к утопии. Правые — склонность к реализму. В левых больше идеализма, в правых — озабоченности практической пользой. Это не мешает стороннику левых сил проявлять здравомыслие, а представителю правых иметь возвышенные идеалы.

Но и тому и другому будет очень и очень нелегко убедить в своей правоте соратников по лагерю.

Третье различие имеет непосредственное отношение к политике. Левые провозглашают себя выразителями народных интересов и представителями народных институтов (партий, профсоюзов, ассоциаций), главным из которых является парламент. Правые, не высказывая открыто презрения к народу, все же более привержены понятию Нации с большой буквы, Отчизне, культу родной земли или главы государства. Левых можно считать выразителями идеи республики, правых — выразителями национальной идеи. Левые легко впадают в демагогию, правые — в национализм, ксенофобию или авторитаризм. Ни тем ни другим это не мешает на практике выступать с отчетливо демократических позиций, а порой — склоняться к тоталитаризму. Однако у каждого из движений свои мечты, и каждое из них преследуют свои бесы.

Четвертое различие лежит в сфере экономики. Левые отрицают капитализм и мирятся с ним лишь потому, что вынуждены делать это. Они больше доверяют государству, нежели рынку. Национализацию они встречают с восторгом, приватизацию — с сожалением. С правыми дело обстоит прямо противоположным образом (во всяком случае, в наши дни): они делают ставку не на государство, а на рынок и именно по этой причине приветствуют капитализм. Они соглашаются на национализацию лишь под сильным давлением и при первой возможности стремятся к приватизации. Опять-таки, это не мешает человеку левых взглядов быть либералом, даже в вопросах экономики (например, таким был Ален), а человеку правых убеждений — быть государственником и ратовать за усиление государственного сектора в экономике (таким был де Голль). Но в общем и целом это различие, затрагивающее основополагающие принципы, остается незыблемым. Сильное государство располагается слева, рынок — справа. Планирование экономики — слева, конкуренция и свободное соревнование — справа.

Нетрудно заметить, что на протяжении последнего времени в области экономики правые одержали убедительную победу над левыми, во всяком случае теоретически.

Правительство Жоспена приватизировало больше предприятий, чем правительства Жюппе и Балладюра (при этом, надо отдать ему должное, оно гораздо меньше бахвалилось своими успехами), и сегодня лишь ультралевые еще осмеливаются выступить с предложением национализации какого бы то ни было предприятия. В этих обстоятельствах приходится только удивляться, что в сфере политики левым удается вполне успешно противостоять правым, а по многим вопросам даже брать верх. Здесь надо сказать, что на руку левым играет сама социология (среди населения все больше становится тех, кто живет на зарплату, и все меньше тех, кто имеет независимые источники существования). Завоевания левых обеспечили им солидный «капитал симпатий» со стороны широких масс населения. Свобода ассоциаций, налог на прибыль, оплачиваемые отпуска — все это «изобретения» левых, оспаривать которые сегодня уже никому не приходит в голову. Еще одно новшество — налог на состояние — также появилось благодаря усилиям левых; правые, со своей стороны, предприняли попытку его отменить, а когда она провалилась, им не оставалось ничего другого, кроме как кусать с досады пальцы.

Сегодня уже не найдется ни одного предпринимателя, который осмелился бы покуситься на 35-часовую рабочую неделю. Левые и в самом деле многого добились, и их поражение в теории (нуждающееся в осмыслении: левые убеждения, как справедливо отметил Колюш (201), не освобождают от необходимости быть умным) компенсируется своего рода моральной или духовной победой над правыми. Мне хотелось бы написать, что все наши сегодняшние ценности имеют левую природу, поскольку зиждутся на независимости от богатства, рынка, национальных интересов и презирают границы и традиции, склоняясь перед человечностью и прогрессом. Но это, конечно, было бы преувеличением. Тем не менее многие люди, особенно среди интеллектуалов, остаются левыми и делают это прежде всего из нравственных побуждений. Принадлежность к правым объясняется скорее корыстью или экономическими интересами. «С чего вы взяли, что обладаете монополией на человеческие чувства!» — воскликнул во время одного из нашумевших дебатов некий политик правого толка, обращаясь к оппоненту-социалисту.

Сам факт того, что он заговорил о чувствах, свидетельствует о многом. Ни один деятель левого движения никогда не стал бы апеллировать к этому аргументу, настолько «левый» характер человеческих чувств, в том числе проявляемых в политике, всем без исключения представляется очевидным, само собою разумеющимся. Отсюда странная асимметрия, наблюдаемая в политической полемике, во всяком случае во Франции. Вы ни за что не найдете, как ни трудитесь, ни одного левого политика, который будет отрицать свою левизну или ставить под сомнение справедливость деления на левых и правых. И наоборот, несть числа правым, с пеной у рта убеждающим нас, что это деление давно утратило смысл, а Франция, как недавно заявил один из них, нуждается в центристском руководстве. Все дело в том, что принадлежность к левым воспринимается как добродетель: левые обычно пользуются репутацией благородной, сострадательной к людям, бескорыстной партии. Принадлежность к правым, не дотягивая до порока, тем не менее расценивается как что-то низменное: правые по умолчанию эгоистичны, бессердечны к слабым, обуяны жаждой наживы и т.

д. С политической точки зрения это, конечно, звучит наивно, однако нельзя отрицать, что подобная асимметрия существует. О своей левизне человек заявляет с гордостью. В «правизне» он признается.

Все вышесказанное подводит нас к последним из различий, на которых я хотел бы остановиться. Они носят скорее философский, психологический или культурный характер, сталкивая не столько социальные силы, сколько менталитеты, и проявляясь не столько в программах, сколько в поведении, не столько в планах действий, сколько в ценностях. В арсенале левых такие идеалы, как равенство, свобода нравов, светский характер общества, защита слабых, даже если они в чем- то провинились, интернационализм, право на свободное время и отдых (оплачиваемые отпуска, минимальный пенсионный возраст в 60 лет, 35-часовая рабочая неделя), сострадание к ближнему и солидарность. Козыри правых — личный успех, свобода предпринимательства, религиозность, иерархия, безопасность, любовь к Родине и семье, трудолюбие, настойчивость, соревновательность и чувство ответственности. А как со справедливостью? Борцами за справедливость объявляют себя и те и другие, однако концепция справедливости у тех и других диаметрально противоположна. С точки зрения левых, справедливость это прежде всего равенство; они мечтают, чтобы люди были равны не только юридически, но и фактически. Поэтому левые так легко склоняются к уравниловке. Их кредо — каждому по потребностям. Если человеку повезло родиться умнее других, получить лучшее образование, иметь более интересную или более престижную работу, с какой стати, спрашивается, он должен претендовать еще и на большее материальное благополучие? Впрочем, практически во всех странах этой позиции сегодня придерживаются только крайне левые. Остальные мирятся с существующим положением вещей, хотя это дается им с трудом. Любое неравенство в глазах левого деятеля предстает подозрительным или предосудительным, он терпит его в силу невозможности вмешаться, будь его воля — от неравенства не осталось бы и следа. По мнению правых, справедливость базируется на наказании и награде. Равенство прав необходимо, но оно не в состоянии ликвидировать неравенство талантов или личных достижений. Почему бы наиболее способным или наиболее трудолюбивым и не быть богаче остальных? Почему бы им не сколотить состояние? И почему их дети не должны иметь права воспользоваться тем, что накопили родители? С точки зрения правых, справедливость заключается не столько в равенстве, сколько в пропорции. Поэтому правые так горячо поддерживают элитарность и принцип отбора. Их кредо — каждому по заслугам. Следует ли защищать слабых? Пожалуй, но не в такой степени, чтобы поощрять слабость и, напротив, лишать стимула самых предприимчивых, самых талантливых и самых богатых.

Все это — лишь тенденции, которые могут уживаться не только в одном и том же человеке, но и в одном и том же течении мысли (например, евангельская притча о богатом юноше отражает левое мировоззрение, а притча о талантах — правое мировоззрение). Вместе с тем эти тенденции представляются мне достаточно четкими, чтобы каждый мог в них определиться. К подобной поляризации подталкивает сама потребность демократии у большинства, и вместо того, чтобы делать вид, будто ее не существует, гораздо разумнее принять ее как данность. Это, разумеется, не означает, что та или иная партия, тот или иной политический деятель, причисляющий себя к левым или правым, обязан разделять все без исключения взгляды, характерные для одного из движений. Каждый из нас выбирает собственный путь между этими двумя полюсами, занимает собственную позицию, принимает те или иные компромиссы, устанавливает свой баланс сил. Можно исповедовать левые убеждения, оставаясь сторонником крепкой семьи, безопасности и трудолюбия. Можно придерживаться правых взглядов, отнюдь не отвергая необходимости реформ и защищая светский характер общества. Правые и левые, повторим, являют собой два полюса, но жизнь протекает не только на полюсах. Они существуют в виде двух тенденций, но следование одной вовсе не исключает влияния другой. Что лучше — с одинаковой ловкостью владеть обеими руками или быть одноруким инвалидом? Ответ очевиден.

И наконец, последнее. Защищая левые или правые взгляды, необходимо делать это с умом. И это-то и есть самое трудное. Но и самое важное. Ум не является принадлежностью какого-то одного из двух лагерей. Вот почему нам нужны оба — со всеми разделяющими их различиями.

Примечания

201. Колюш (1944-1986) — настоящее имя Мишель Колючи; французский комедийный актер. С 1973 г. вел телешоу «Прощай, мюзик-холл».

Конт-Спонвиль Андре. Философский словарь / Пер. с фр. Е.В. Головиной. – М., 2012, с. 422-428.

«Я не понимаю, кто такие правые, левые и центристы» – Коммерсантъ FM – Коммерсантъ

Михаил Прохоров в партии «Правое дело» намерен руководствоваться двумя принципами — бизнес-подход и здравый смысл. Продолжение интервью бизнесмена корреспонденту «Коммерсантъ FM» Юрию Мацарскому и политическому обозревателю Станиславу Кучеру.

— На ваш взгляд, вообще у правых в нашей стране есть какие-то перспективы? Самый максимум, который правые однажды набрали, был у «Выбора России». Гайдаровского еще в начале 90-ых годов, когда было, по-моему, около 15%. И больше этого правые никогда не наберут. Это точка зрения, которую приходилось слышать и из президентской администрации, и от самих правых, и от политологов, и от кого угодно.

— Открою вам маленький секрет: я, честно, не понимаю, кто такие правые, левые и центристы. Я понимаю, есть здравый смысл, есть вменяемые, а есть невменяемые. Поэтому, собственно говоря, я рассуждаю именно так. Есть набор проблем, их надо решать.

— Какие проблемы, в первую очередь?

— Узнаете очень скоро. Если меня поддержат.

— То есть, на любой вопрос, типа, какие проблемы надо решать, чего в первую очередь, на ваш взгляд, не хватает стране, с кем вы будете сотрудничать, с кем не будете, как будет меняться название партии, как не будет — вы будете отвечать после съезда?

— Сразу после съезда.

— Вы понимаете, что наша аудитория, я имею в виду радиостанции «Коммерсантъ FM», это как раз та аудитория, которая поддерживает здравый смысл энергичных, социально активных людей, которые хотят жить здесь и воспитывать здесь своих детей. Поэтому я очень сильно рассчитываю, что мы с вами после съезда встретимся, и вы нам подробно ответите.

— Я надеюсь, вы будете на съезде.

— Вы приглашаете нас на съезд?

— Конечно.

— Партия будет в вашем варианте открыта для всех, или у вас будут ограничения?

— Мне кажется, что у партии должна быть программа. Внятная, простая и понятная любому человеку. Не сложная, а именно понятная. Решающая конкретные проблемы конкретного человека. Соответственно, они у нас у всех есть и каждого есть свое видение. Всех, кто хочет или разделяет определенное видение или имеет возможность добавить конструктивные предложения, мы с удовольствием всех приглашаем к сотрудничеству.

— Ну, вы бы не хотели, чтобы, кстати, эту партию называли кремлевским проектом, если и когда вы ее возглавите?

— Знаете, я думаю, что эту партию ждет большое количество ярлыков, начиная от партии олигархов до партии кремлевского проекта. Собственно, я это прекрасно понимаю, никаких иллюзий по этому поводу нет. Но надо уметь объяснять своим избирателям и своим союзникам то, что есть партия здравого смысла. И нельзя ни в коем случае обещать того, чего не сможешь сделать. Собственно, мне бизнес такую школу дал, тем более, что, когда я был директором «Норильского никеля», мне приходилось быть там на 60-70% бизнесменом, а на 30-40% региональным политическим деятелем. Потому что все вопросы социальные все равно вываливались на меня, мне приходилось решать и вопросы эффективности, и одновременно решать вопросы достойного социального обеспечения.

— Вы уверены, что хотите заниматься политикой?

— Жизнь покажет.

— Как может жизнь показать, вы должны сами знать.

— Есть принцип Суворова — надо ввязаться в бой, а там разберемся.

— Это еще называется — «хоккей — канадский вариант»: шайба на ту сторону поля, а там посмотрим.

— Конечно. Главное, чтобы был драйв в жизни.

— Когда самурай не знает, что делать, он делает шаг вперед. А что будет с бизнесом, если вы все-таки перестанете быть бизнесменом и станете политиком, что с ним будет?

— У меня сильная команда, которая без проблем может управляться с бизнесом и без меня.

— Но, насколько я понимаю, для себя вы все равно оставляете некую заднюю дверь, если вы вдруг поймете, что это не ваше, если вдруг вы поймете, что вам это надоело, вы в любой момент опять вернетесь?

— Вы знаете, мне кажется, что каждый человек должен заниматься тем, к чему у него есть способности. Просто мы часто не знаем, какие у нас способности. И ошибок никто не запрещал. Мне этот проект реально интересен, у меня есть драйв внутренний, поэтому я, собственно, и принял такое решение. Но получится или нет, всегда же, как и в любом бизнесе — это результат. В бизнесе результат — это капитализация, прибыль, сильная команда и так далее. В политике — это голоса избирателей. Поэтому, я думаю, что, если меня партия поддержит, то понятным результатом будут проценты, набранные на выборах в Госдуму. Вот это будет критерием, получилось или нет. Потому что в бизнесе не принято, во-первых, ругать конкурентов, то есть конкурентов обычно побеждают. Соответственно, такой же принцип я, видимо, постараюсь перенести на это поле.

— Понятно, что плох тот солдат, который не хочет стать генералом, понятно, что вы ничего для себя не исключаете, вы не исключаете для себя возможности выдвижения на пост президента?

— Знаете, пока вопрос выглядит довольно смешно, извините, конечно.

— Пожалуйста.

— Сначала нужно попробовать себя в той части, в которой есть желание. Поэтому давайте дождемся декабря месяца, если меня утвердят, мы посмотрим, что получится в декабре, а исходя из этого, можно делать любые выводы.

— В принципе, у вас такого табу нет.

— Я бы сейчас поставил вопрос немножко по-другому. Надо, если бы меня спросили, какая цель у этой партии (немножко опережая события) я бы сказал о том, что нужно биться за то, чтобы быть второй партией в государстве. Вот не говорить там про 7-процентные барьеры, а быть второй партией. Как мне кажется, партия, которая бьется за прохождение 7-процентного барьера, она обречена на неуспех. Успешные люди хотят видеть партию, которая способна решать задачи. Поэтому вот я бы, наверное, такую задачу для себя бы сейчас поставил бы. Опять же, зависит не только от меня, это зависит от самих членов партии, которым я, собственно, сделал предложение.

— Ну, вы считаете возможным победить коммунистов, ЛДПР, вытеснить их всех и стать второй партией?

— Ну, мне кажется, это реально.

— Уже к этим выборам?

— Конечно.

— Спасибо.

— Мне так кажется.

Интервью Михаила Прохорова — часть 2

Почему благополучные граждане выбирают правых популистов?

Christian Lutz

Тот, кто беден, на выборы не ходит, а если и пойдет, то голосовать он будет, скорее всего, за левых популистов. Подъём же правых популистских партий в Западной Европе, точнее, в странах ЕС, ранее входивших в советский блок, связан вовсе не с бедностью, а с совершенно иными обстоятельствами и факторами.

Этот контент был опубликован 21 июля 2021 года — 07:00 21 июля 2021 года — 07:00

Сибилла Бондольфи

Доступно на 7 других языках

Перевод с немецкого Юлии Немченко.

По словам самих западноевропейских популистов, любое общество состоит из «народа и элиты». А так как элита «обогащается и подавляет народ», то власть у нее надо отобрать и «отдать народу, сделав его единственным источником власти». Можно было бы подумать, что подобный нарратив находит для себя особо плодородную почву там, где в обществе действительно наблюдаются значительные социально-политические диспропорции и социальная несправедливость. Но это верно лишь отчасти.

Социально уязвимые слои населения, в том числе и в странах бывшего советского блока, входящих ныне в Евросоюз, зачастую вообще не ходят голосовать или же голосуют они за какую-нибудь левую популистскую партию, которая, как обычно, обещает «всё отнять и поделить». Но что беспокоит людей, голосующих за правых популистов (при всей условности и расплывчатости этого социально-политического термина)?

Швейцарский фотограф Кристиан Лутц (Christian Lutz) решил не копаться в учебниках, а взять фотокамеру и побывать там, где «правопопулистские» партии пользуются у избирателей особым успехом. Итоги своего путешествия он отразил в фотоальбоме Citizens («Граждане»), вышедшем недавно в свет в издательстве Edition Patrick FreyВнешняя ссылка.

«Среди избирателей (указанных стран) есть немало тех, кого не покидает ощущение, что традиционные политические партии просто игнорируют их потребности и нужды», — говорит Анна Гжимала-Буссе (Anna Grzymala-BusseВнешняя ссылка), директор Европейского центра (Europe Center) при Стэнфордском университете в Калифорнии. И как раз это и делает правый популизм особенно привлекательным, коль скоро он придает разочарованию людей, брошенных, как им кажется, обществом на произвол судьбы, рациональную политическую форму.

При этом прямой корреляции с социальным неравенством здесь нет. «Во многих странах десятилетиями существует социальное неравенство без популизма — при этом правый популизм возникает часто в относительно стабильных и гомогенных обществах, например в Польше и Венгрии. Большинство избирателей, голосующих там за популистские партии, вовсе не относятся к самой слабой в экономическом отношении социальной группе. Гораздо в большей степени ими движет боязнь возможной нищеты и вероятного социального упадка», — говорит Анна Гжимала-Буссе.

Там, где сильны правые популисты

Швейцарский фотограф Кристиан Лутц побывал там в Западной Европе, где правые популистские партии пользуются у населения особым успехом. Речь идет о таких партиях, как UKIP в Великобритании, Dansk Folkeparti (DF) в Дании, FPÖ в Австрии, AfD в Германии, Vox в Испании или Швейцарская народная партия (SVP) в Швейцарии. На всех его снимках доминируют тщательно отобранные сюжеты, которые призваны доказать зрителю или читателю: смотрите, как пусто, ужасно, серо нам всем в этой жизни!

Портреты ли это или фотографии митингов, виды индустриальных ландшафтов, прокуренных баров или муниципальных центров собраний граждан — везде нам предлагается ощутить печаль, тоску и глубоко затаившееся отчаяние. «Правые популистские партии с их довольно убедительными программами чаще всего имеют наибольший успех там, где люди страдают от безработицы или экономических проблем», — поясняет К. Лутц. А так ли это?

И как быть со Швейцарией, страной, где безработицы фактически нет, социальные проблемы минимальны, но при этом Швейцарская народная партия SVP / UDC стабильно получает в среднем в два раза больше голосов, чем любая другая партия? В Швейцарии всё сложнее, это, как говорится, «другое»! «Я провел много времени в Центральной Швейцарии, в богатейшем кантоне Нидвальден, где Швейцарская народная партия (SVP) по итогам парламентских выборов 2015 г. получила, тем не менее, более 80% голосов избирателей», — говорит К. Лутц.

«Там никто не страдает от экономических забот, уровень жизни крайне высок». Тогда чего опасаются богатые и благополучные нидвальденцы? «В Швейцарии очень важно иметь постоянную работу. Потеря работы подобна абсолютной жизненной катастрофе. Так что и политика тут направлена прежде всего на то, чтобы при помощи мер экономического протекционизма поддерживать высокий уровень жизни, а также не вступать в Евросоюз и сохранять свою автономию. Избиратель, голосующий в этом самом богатом регионе Западной Европы за SVP, на первое место ставит именно состояние экономики».

Но при этом фотограф считает, что «швейцарцы могли бы немного сами понизить свой жизненный стандарт, с тем чтобы и нам, и остальным жилось лучше». Политический популизм? Похоже на то. Но сам К. Лутц рассматривает себя и свое творчество не как политическую или журналистскую работу. «Я не политолог. Свои опасения по поводу всех этих популистских движений в Европе я выражаю с очень субъективной точки зрения. А лично для меня они как кошмарный сон. В том, как функционирует сегодня наше общество, я вижу нечто, сравнимое с отчаянием и безнадежностью. Но, будучи фотодокументалистом, я могу только указывать остальным на какие-то совершенно конкретные вещи. В этом и состоит мой вклад, не больше и не меньше».

Потеря социального статуса

Швейцарский политолог Давид Вайстаннер (David WeisstannerВнешняя ссылка) является доцентом Университета г. Аархус (Aarhus, Дания) и приглашенным старшим научным сотрудником Оксфордского университета. С его точки зрения, социология пока так и не разобралась до конца с феноменом популизма. «Некоторые исследования показывают: если людям живется плохо и с экономической, и с социальной точки зрения, то тогда, выбирая правых популистов, они хотят продемонстрировать, что они против традиционных партий политического мейнстрима».

Но есть и другие исследования, и они подвергают этот нарратив обоснованному сомнению, указывая, что сознание людей определяется не экономическим бытием, но социальным статусом, потеря какового и мотивирует их выбирать «альтернативу». По словам Д. Вайстаннера, «субъективное восприятие собственного социального статуса является куда более важным фактором, нежели объективное имущественное положение и уровень доходов. Этим и объясняется тот факт, что правые популистские партии получают поддержку со стороны представителей среднего класса».

«Эти партии предлагают политическую программу, дающую людям ощущение, что они могут быстро улучшить свой социальный статус, например посредством четкой социальной градации общества на местных и «понаехавших»», — указывает Д. Вайстаннер. Анна Гжимала-Буссе также говорит, что речь в данном случае идет не столько об объективных материальных лишениях, сколько о том, что «традиционные партии мейнстрима не могут или не хотят вникать в проблемы своего электората. На этом пренебрежении и спекулируют популисты, дополнительно усиливая состояния социальной тревожности и озвучивая реальные страхи и опасения граждан».

Швейцария — особый случай

«Успех политического консерватизма в Швейцарии объясняется не ущемлением экономических интересов граждан, а культурными факторами», — говорит Д. Вайстаннер. В 1990-е годы в Швейцарии тоже был экономический кризис, но, по его словам, основой успеха и быстрого взлета Швейцарской народной партии (SVP) стала европейская дискуссия. Сделав ставку на антиевропейскую риторику, эта партия смогла победить на референдуме в 1992 году, на котором швейцарские избиратели отклонили предложение вступить в Европейское экономическое пространство.

«Это был не просто выбор между двумя альтернативами в стиле „или-или“! В большинстве случаев в Швейцарии экономические и культурные факторы влияют друг на друга», — говорит Д. Вайстаннер. «И нередко вопросы политической и культурной идентичности оказываются важнее, даже если с экономикой в данный момент тоже не все в порядке». То есть стимулами к росту популярности политического, порой правопопулистского, хотя не всегда, консерватизма, могут быть недовольство человека своим социальным положением в обществе или его легитимный страх утратить свою идентичность. По словам Д. Вайстаннера, субъективное восприятие ценности своего социального статуса в современном обществе во многом зависит от уровня образования, каковое стало важнейшим фактором престижа.

«Сегодня мы в среднем образованы куда лучше, чем наши родители. Но в то же время между людьми, получившими систематическое образование, и теми, кто такого образования не имеет, существуют значительные социальные различия, а это ведет к заметному повышению степени общественной поляризации», — объясняет он. «У людей с университетским образованием такие традиционные ценности, как, например, хорошие семейные отношения или вообще классическая судьба с созданием семьи, былым престижем уже не пользуются. Для людей же с более низким уровнем образования эти ценности все еще играют важную роль. Такой сдвиг в том, что считать престижным, а что нет, вполне может вселить неуверенность и вызвать социальный дискомфорт», — подытоживает Д. Вайстаннер.

Статья в этом материале

Ключевые слова:

В соответствии со стандартами JTI

Показать больше: Сертификат по нормам JTI для портала SWI swissinfo.ch

Красно-коричневая Америка — Ведомости

Дональд Трамп активно использует идеологические клише, усвоенные его поколением американских консерваторов. Это горячий антикоммунизм, бывший осью американской правой мысли на протяжении ХХ столетия. Отсюда его постоянные эскапады против «радикальных левых», коммунистов и социалистов. Американская идеология в интерпретации президента сводится к формуле «свобода = капитализм». В учебной программе по истории, разработанной близкой к Трампу группой «1776 Unites», даже в теме рабства делается акцент на успехах чернокожих предпринимателей. Их примеры призваны показать, «что наша свобода делает возможным даже в самых трудных обстоятельствах». Успех – заслуга предприимчивости, а разговор о социальных обязательствах – лишь «культ жертвенности».

Однако на правых избирателей идеологические усилия Трампа не всегда производят впечатление. Президент утвердил свое лидерство в республиканской партии, но многие умеренные республиканцы из среднего класса перешли в стан демократов. Победа Джо Байдена над Берни Сандерсом во время праймериз во многом была обеспечена именно их голосами. Более консервативных противников Трампа пытается организовать Lincoln Project, который ведет борьбу против президента, отталкиваясь от тех же ценностей, что и он сам.

По словам Трампа, угрозу Америке несет «левая» идеология политики идентичности, которая в центр внимания ставит вопросы расы и гендера. Либеральный истеблишмент продвигает взгляд на американскую историю как на историю рабства, а не свободы. Такой подход был сформулирован в The New York Times авторами «Проекта 1619», посвященного четырехсотлетию рабства.

Но и «левые» из трамповской риторики не имеют отношения к реальным левым. The New York Times утверждает, что BLM стало революцией, но совершенно не той, к которой призывал лидер левых демократов Берни Сандерс. Либеральный «Проект 1619» вызвал критику от американских социалистов, которые называют его «расистской фальсификацией американской истории». Идеологическая атака либералов вызывает протест не только у религиозных консерваторов – католиков-традиционалистов, евангелистов, евреев-ортодоксов, – но и у многих атеистов левых взглядов. Это создает потенциал для новой общественной коалиции, по ту сторону привычного противостояния левых и правых. Их культурные разногласия отступают перед близостью социальных интересов и угрозой со стороны либерального идеологического диктата. Своей старомодной, но агрессивной правой риторикой Трамп лишь мешает состояться этой коалиции.

Самое интересное будет, когда Трамп уйдет. Вместе с ним исчезнет и одно из последних препятствий на пути формирования «красно-коричневой Америки», как наверняка назовут ее оппоненты.

«Правые» и «левые» занялись сменой лидеров — Российская газета

Депутат Госдумы Владимир Рыжков заявил, что платформой для объединения демократических сил станут не «Яблоко» и не СПС, а Республиканская партия России. А лидер движения «За достойную жизнь!» Сергей Глазьев сказал, что левым необходимо выдвинуть единого кандидата на президентских выборах-2008. И дал понять: вести этого кандидата к победе должна не КПРФ, а народно-патриотическая коалиция.

Что ж, исчерпанность прежних объединительных схем как на правом, так и на левом фланге вполне очевидна. Не менее нагляден и острый дефицит свежих идей, новых лиц в обоих лагерях. И уж никто не рассматривает СПС или КПРФ как демократический или коммунистический авангард. Судьба обеих этих партий, отмеченных печатью неудачи, может вызывать сочувствие у их сторонников. Но явно не вызовет желание еще раз этим партиям довериться.

В попытках правых и левых выбраться из тупика немало схожего. Скажем, ставка на новых лидеров. У правых в этой роли дебютирует Валерий Зубов, бывший губернатор Красноярского края, а ныне первый замглавы думского Комитета по кредитным организациям и финансовым рынкам. На днях он подал заявление о выходе из фракции «Единая Россия», поскольку та, по его мнению, «не сможет реализовать правые идеи».

Точно так же в свое время поступил и Сергей Глазьев, отошедший от КПРФ из-за разногласий с ее руководством, а затем переживший разлуку с «Родиной».

«Отщепенцев» справа и слева роднит и тяга к партстроительству. В фундаменте создаваемых ими организаций — не только разочарование в прежних соратниках, но и неудовлетворенные лидерские амбиции. Валерий Зубов с Владимиром Рыжковым записались в Республиканскую партию России. Иначе говоря, на правах новых хозяев вселились в чужую, изрядно запущенную партийную квартиру и намерены ее переоборудовать в общедемократический дом.

То же и Глазьев. Только движение «За достойную жизнь!» он выстраивал сам. С нулевого цикла.

И новые правые, и новые левые одинаково верят в успех своего нового правого и нового левого дела. И те и другие ощущают себя собирателями оппозиционных сил. Но о претензиях на собственное лидерство пока не говорят. На вопрос, готов ли он возглавить народно-патриотическую коалицию, Глазьев ответил уклончиво: «Кандидатура должна быть результатом объединительного процесса, а не процесс должен быть подверстан под кандидатуру».

Разумеется, это лукавство. Кто-кто, а левые всегда подверстывали свой объединительный процесс под кандидатуру. И неизменно под одну и ту же — Геннадия Зюганова. Но к 2008 году смена лидера народно-патриотической оппозиции, о которой так долго говорили, точнее, перешептывались между собой большевики, может все-таки произойти. Настаивая на создании левой предвыборной коалиции, Глазьев, как бы он там ни отнекивался, явно метит в ее предводители. И, заявляя о необходимости выдвинуть единого кандидата в президенты, он, как мы можем догадываться, держит в уме не кого-нибудь, а себя любимого.

Ничего удивительного. К тому шло, и давно. Зюганов полагал, что очищение компартии от «соглашателей», «оппортунистов» и прочих «прислужников власти» сплотит оппозицию, а центральной консолидирующей фигурой станет он сам. Не получилось. Потому что вождь коммунистов долгое время вел себя непоследовательно, то и дело греша лицемерием и двойными стандартами.

Провозгласив отказ КПРФ от руководящих кресел в Думе и примерно наказав трех ослушников, Геннадий Андреевич как бы не замечал, что еще трое коммунистов — Зоркальцев, Никитин и Севастьянов — преспокойно продолжают руководить вверенными им комитетами. Говоря, что «в партии наблюдаются две тенденции — те, кто готов строиться под Путина, и те, кто готов противостоять проводимой в стране политике либеральной диктатуры полицейского толка», — сам же Зюганов образцово олицетворял обе тенденции.

Непрестанный разлад в стане левых имеет и другую причину: как только какие-то фигуры прибавляют в политическом весе и занимают самостоятельную позицию, они тотчас вступают в конфликт с руководством КПРФ.

Глазьев же с Зюгановым никогда публично не ссорился. Более того, своей сенсационной «бронзой» на выборах в Красноярске Глазьев во многом был обязан лидеру КПРФ. Коммунисты тогда моментально оприходовали нежданный этот результат, преподнеся его как естественный и закономерный. Казалось, спекулировать на глазьевском успехе они будут еще долго. Но с того момента и пошли разговоры, что альтернатива Зюганову наконец появилась.

Вопрос, потерпит ли Зюганов 44-летнего соперника, ставшего достаточно популярным, уже не стоит. С лидерскими притязаниями Глазьева председатель КПРФ уже как-то смирился. Интересно другое: захочет ли Глазьев открыто противопоставить себя главному коммунисту страны, а свое движение «За достойную жизнь!» объявить альтернативой КПРФ?

ЕСЛИ Глазьев вступит с Зюгановым в непримиримый конфликт, он может проиграть. Публичная тяжба с единомышленником — отличие Зюганова от Глазьева лишь в том, что первый — коммунист, а второй — научный коммунист — ничего хорошего потенциальному кандидату в президенты не обещает. В левых рядах это будет воспринято не иначе как личное соперничество.

К тому же конфликт разгорится в канун избирательной кампании, и Глазьев может потерять имидж лидера, способного объединять оппозицию.

Но и это не главное. Главное — рискнут ли левые выдвинуть Глазьева в президенты? Кто может поручиться, что ему позволят беспрепятственно состязаться с кандидатом Кремля? Опыт прошлой президентской кампании, из которой Глазьев вышел битым, потрепанным и с 4 процентами, остерегает от прекраснодушия. Ведь что тогда выяснилось? Выяснилось, что на российском политическом пространстве появился путинский двойник. Он перехватывает у президента все его лозунги. Он рожден теми же общественными настроениями и ожиданиями, что и Путин. Его державно-патриотическая риторика ничуть не отличается от президентской. Его антиолигархические воззвания вполне созвучны тому, как власть поступает с «ЮКОСом». Он разрушает кремлевскую монополию на ту идеологию, какая ныне пользуется повышенным общественным спросом.

Что же касается правого фланга, то любые перестроения на нем для власти не опасны. Ну еще одна партия (РПР) хочет стать демократическим авангардом. Еще пара политиков либерального толка (Рыжков и Зубов) надеется пробиться в лидеры. Мало тут шансов на серьезный успех. Да и народно-патриотическая коалиция вряд ли предложит фигуру, соразмерную массовым ожиданиям.

И вообще… При более пристальном взгляде на перемещение знамен из одних рук в другие не без грустной усмешки обнаруживаешь: знамя туда, знамя сюда, а знаменосцы, в сущности, те же. Новые правые — это хорошо забытые старые правые, только уже без Немцова. Новые левые — это хорошо забытые старые левые, только уже без Зюганова.

Политики: левые, правые и верхние — Либертариум в «Бизнес-Журнале» — Хрестоматия Либерализма — Либертариум в других изданиях — Библиотечка Либертариума

Уважаемые бизнесмены! Предупреждаю: к вам скоро придут просить денег «на выборы». Выборы в местную и Государственную Думу, выборы губернатора и мэра, выборы Президента РФ.

В России по традиции предвыборные программы кандидатов намеренно ничего не говорят об их политической ориентации. Все кандидаты честны, опытны, уверенны, грамотны, защищают сирых и убогих, а еще и предпринимателей поддерживают. Бизнесмены дают таким кандидатам деньги в обмен на обещание свободы, а избиратели отдают голоса в обмен на обещание быстрого счастья. Проходят очередные выборы, и предприниматели лишаются очередной порции свобод, а избиратели лишаются остатков накоплений.

Поэтому каждый предприниматель, дающий деньги «на выборы», должен поинтересоваться политической ориентацией кандидата. Но, к сожалению, большинство людей считает, что политическая реальность вся помещается на одной линии – между левым и правым. С другой стороны, политики слишком разные, для того чтобы выстраиваться в шеренгу слева направо. Я рискну предложить схемку (идея David Nolan), на которой кроме левых и правых есть еще верхние и нижние…

По левой оси схемки отложены свободы левые, политические, прежде всего связанные с традиционными гарантиями оппозиционной деятельности граждан. Это свобода слова, свобода собраний, свобода избирать и быть избранным в органы власти. Сюда же относятся свобода вероисповедания, свобода выбора служить или не служить в армии, свобода употребления веществ, изменяющих сознание (табак, алкоголь, наркотики), свобода пересекать государственные границы, свобода любого ненасильственного секса и т.д.

По правой оси расположены свободы правые, экономические, связанные с обеспечением частной собственности, свободой заключения контракта, свободой от налогов, свободой от таможенных пошлин, свободой от вмешательства государства в экономическую жизнь.

Политики, как и любые другие люди, могут быть классифицированы в соответствии с предложенной схемкой на основе количества политических и экономических свобод, которые они допускают в жизни.

Нижние,авторитарианцы, считают, что лишние свободы людям не нужны вообще. Примерами могут служить Гитлер и Сталин. Никаких политических свобод – и страна превращается в огромный концлагерь. А также никаких свобод экономических – и в этой стране-концлагере есть становится нечего. Фашисты и коммунисты вовсе не крайне правые и крайне левые. Они одинаковые: нижние.

Правые, консерваторы, очень любят рынок. И готовы защищать это свое право на рынок любыми методами, используя всю силу правого Государства. В основном методы сводятся к консервированию общества по состоянию на какую-нибудь дату в прошлом веке. Никаких политических свобод: цензура, запрет разводов, церковное образование, запрет на табак, алкоголь, наркотики. Крепкая полиция охраняет неравенство богатых и относительно бедных и быстро разбирается с любыми недовольными под лозунгами защиты морали и нравственности. Страна превращается в большой, хотя и сытный, военизированный монастырь.

Левые, социал-демократы, признают необходимость политических свобод, но очень настороженно относятся к свободам экономическим. Говорить можно что угодно и где угодно. Верить можно в любого бога, пить и курить без ограничения. Левые очень любят рассуждать о равенстве. Время от времени они замечают, что одни люди чуть-чуть богаче других. Левым немедленно приходит в голову мысль, что можно силой Государства забрать излишки у тех, кто побогаче, и раздать остальным. Жить в такой стране весело, но еды, одежды и жилья на всех не хватает.

Понятно теперь, почему нельзя путать нижнего Сталина и правого рыночника Пиночета времен начала хунты? У обоих совсем не было политических свобод. Социал-демократы, которые смотрят только на это, Сталина и Пиночета совсем не различают. Но Пиночет сразу ввел в Чили абсолютно рыночную экономику. Для тех, кто замечает экономическую действительность, Пиночет и Сталин просто антагонисты.

Центристы признают, что людям нужны и политические, и экономические свободы. Но они обычно ограничиваются только самыми привычными свободами. Скажем, свобода слова и свобода совести признается, но не признается свобода служить или не служить в армии – уж больно это непривычно. Или признается частная собственность, но проводится протекционистская политика. Центристов обычно большинство. Я бы считал центристов беспринципными: их мнение по ключевым вопросам может коренным образом меняться, ибо они не понимают принципов, которые лежат в основе тех или иных решений. Они готовы дергать все доступные им рычаги государственного механизма, в результате половина этих рычагов занимает левое, а половина правое положение – но не на основе каких-либо принципов, а потому что «так вышло». Центристы очень любят «быть гибкими» – им все равно, какую свободу отдавать или защищать в данный момент, политическую, или экономическую. Поэтому они «группируются» по фамилиям, а не по программам.

В целом общество в любой стране тяготеет к левоцентристской ориентации. Это означает, что средний человек признает необходимость части политических и части экономических свобод, но политических свобод он предпочитает иметь чуть больше, чем экономических. Сами эти предпочитаемые свободы выбираются по случайному признаку.

Конечно, каждый важный вопрос жизни страны затрагивает и политическую сторону проблемы, и экономическую. Более того, левые и правые предлагают свои противоположные решения, основанные на тех или иных ограничениях со стороны Государства. Увы, общество устроено так, что принципиальные левые не просто защищают политические свободы. Они еще и ведут наступательную войну с рынком. Каждый успешный предприниматель в их глазах – символ неравенства. Принципиальные правые, впрочем, ничуть не лучше. Они не только защищают частную собственность и свободу контрактов. Они при любом удобном случае готовы ввести цензуру и принять закон про «больше трех не собираться». А уж в церковь правые будут загонять всех строем.

В то же время есть довольно много людей, которые признают необходимость как свобод политических, так и экономических. Они становятся социал-демократами, когда разговор заходит о политике, и консерваторами, если речь идет об экономике. Это верхние, либертарианцы. Верхние каждый раз вынуждены изобретать новое решение, которое удовлетворило бы как защитников политических, так и защитников экономических свобод.

Нельзя думать, что либертарианцев совсем мало. В Америке Либертарианская партия является третьей крупнейшей партией (после левоцентристской Демократической и правоцентристской Республиканской). На прошлых президентских выборах кандидат от Либертарианской партии Америки набрал 12% голосов избирателей. Либертарианские реформы Чили и Новой Зеландии, Китая и Южной Африки вывели эти страны из страшной разрухи, принесли в них политический мир и экономическое процветание.

Пиночет из правого диктатора постепенно становился верхним либертарианцем, в течение 15-и лет добавляя в Чили политические свободы вплоть до вполне демократических выборов. Из этого даже делали вывод, что к общей свободе можно идти только справа налево вверх…

В нашей стране я вижу случайные метания центристов: левоцентристов Явлинского и Лужкова, правоцентриста Гайдара, нижнецентриста Зюганова. ЛДПР бегает по дорожке от центра до самого низа и обратно. Левые, социал-демократы стыдливо не произносят про себя «социал» и остаются просто демократами. От этого, конечно, «демократы» не слишком правеют.

Я выше этого. Я вижу: не хватает принципиальной политики. Не хватает политики, которая несла бы людям свободу и в политике, и в экономике. И поэтому на вопрос о моей политической ориентации, я гордо отвечаю: «Я не левый и не правый. Я верхний. Либертарианец.»

Бизнесмены, если не хотите лишиться последних свобод, давайте деньги «на выборы». Но не забывайте при этом спросить у кандидата про его политическую ориентацию. И, если кандидат является центристом, предложить ему брать политическую ноту повыше. Лишних свобод, знаете ли, не бывает.

Я неоднократно участвовал в различных избирательных кампаниях. И вынес интересный опыт: обмен денег на необходимую политику иногда возможен даже в России. Ведь если деньги «на выборы» ваши, то и политика после выборов должна быть ваша…

Левые и правые в мышлении, личности и политике

Г.

Уильям Домхофф

Цель этого эссе — предоставить общую картину более широких значений измерения Лево-Право в человеческом мышлении и личности. Это измерение, которое предшествует политике и выходит за ее пределы, но вполне может объяснить некоторые загадки, связанные с политическими левыми и правыми. Я начну с обсуждения общих выводов о межкультурных различиях в мышлении и отношении левых и правых ко многим различным аспектам жизни.Затем я описываю, как это измерение проявилось в языке и как оно стало частью политики во время Французской революции. Затем я показываю, как лево-правое измерение проявляется в личности, и что политические предпочтения связаны с этим измерением.

После того, как я показал значительную разницу между политическими левыми и правыми в личностях и социальных установках, я полагаю, что они, тем не менее, имеют некоторые существенные сходства, которые относительно редко встречаются среди населения в целом, особенно высокую степень морального рвения и морального гнева, даже если они совершенно расходятся в том, на что они пылки и гневаются. Мой следующий шаг состоит в том, чтобы предположить, что это общее моральное рвение приводит к тому, что политические левые и правые одинаково снисходительно относятся к своим более умеренным лево- или правоориентированным соотечественникам, тем, кто просто «либерален» или лишь умеренно «консервативен».

Я завершаю этот документ загадкой. И левые, и правые в конечном итоге работают в различных иерархических организациях сверху вниз. Этот факт кажется довольно простым и понятным для правых, потому что они верят в иерархию, как будет показано ниже.Но как левые, эгалитарные в своих ценностях, часто попадают в очень иерархические организации? Именно в этот момент мы должны обратиться к социальной психологии и социологии за ответами.

Лево-правое измерение в общем мышлении

В 1960-х годах психолог, интересующийся философией и идеологией, Сильван Томкинс написал эссе, в котором утверждал, что в каждой сфере бодрствующего мышления есть измерение левых и правых, от представлений о математике до представлений о методах воспитания детей. Основываясь на своем исследовании, Томкинс (1964) пришел к выводу, что те, кто находится на правом конце этого континуума, в первую очередь склонны ориентироваться на правила. Они считают правила внешними по отношению к себе и даже к людям в целом. Правила являются частью вселенной или установлены Богом. Кроме того, правым часто некомфортно из-за эмоций, и они склонны отрицать свои чувства. Поэтому они хотят, чтобы эмоции были под контролем. Они также поддерживают иерархию, по крайней мере отчасти потому, что хотят держать импульсы под контролем с помощью правил.Управлять должны лучшие люди, те, кто следует правилам и контролирует эмоции. Правые злятся на нарушение правил, а не на деспотическую власть.

Правые, как правило, очень индивидуально ориентированы. Они склонны не видеть группы и социальные классы. Они думают, что успех — это вопрос индивидуальных усилий, упуская из виду социальную поддержку, которую они и все остальные имели для продвижения в жизни. Эта индивидуалистическая ориентация, наряду с их уважением к иерархии, делает их естественными сторонниками существующей структуры власти, независимо от их социально-экономического положения.

С другой стороны, согласно Томкинсу, левые ориентируются на человеческие потребности и удовольствия, а не на правила, и думают, что люди создают правила. Их привлекают новые впечатления и положительные эмоции. Они за равенство и не любят иерархии; они эгалитаристы, которые готовы изменить правила, если сочтут это необходимым. Кроме того, они склонны ориентироваться на группы и социальные сети. Эта групповая позиция, наряду с их акцентом на равенстве, делает их естественными союзниками аутсайдеров, будь то люди с низким доходом или люди, исключенные из доминирующего общества по признаку расы, этнической принадлежности, сексуальной ориентации или религиозных предпочтений.

Именно это основополагающее измерение человеческого мышления и опыта было заново открыто когнитивным лингвистом Джорджем Лакоффом (1996) в его работе о «моральной политике», в которой он приходит к аналогичным выводам о правом и левом мышлении на основе метафорического анализа что говорят и пишут левые и правые. Модель «строгой отцовской морали» Лакоффа соответствует тому, что Томкинс говорит о правых, а его модель «заботливой родительской морали» согласуется с тем, что Томкинс говорит о левых.

Он также был обнаружен в превосходной работе по социальной психологии Боба Альтемейера, такой как The Authoritarian Spectre (Harvard University Press, 1996) и в его бесплатной книге в формате PDF Авторитаристы , которую можно загрузить с его веб-сайта. сайте (с обновлением о Чаепитии). Очень полезный источник, который содержит множество кратких глав и набор ссылок, охватывающих всю тему, см. в John T. Jost and Jim Sidanius (Eds.), Political Psychology: Key Readings (Psychology Press, 2004).Более поздняя работа Йоста и его коллег о личностных различиях между левыми и правыми кратко изложена ниже в этом документе.

Томкинс разработал анкету для проверки своих идей на американских участниках, в основном на студентах колледжей. В анкете людей просили поддержать одно или оба из серии парных утверждений, таких как «Числа были изобретены» или «Числа были обнаружены». Как и ожидал Томкинс, он обнаружил, что люди постоянно расходятся в том, какие утверждения они поддерживают, подтверждая его гипотезу о том, что существуют правые и левые взгляды на мир помимо того, как люди относятся к тому или иному конкретному вопросу.Например, при столкновении с утверждениями о том, что числа либо изобретаются, либо открываются, левоориентированные мыслители (и имейте в виду, что речь пока идет не о политике, а об общем образе мышления) отвечали, что числа изобрели люди, тогда как правоориентированные мыслители склонны говорить, что они были открыты, т. е. что они существуют независимо от людей. (Вопрос здесь не в том, какой «на самом деле» правильный ответ, если он вообще есть, а просто в том, что люди говорят навскидку.)

Точно так же правые мыслители были за строгое воспитание детей, чтобы укротить непослушные эмоции в детях («пощадить розгу и испортить ребенка»), в то время как левые мыслители видели в детях маленькие цветы, которые нужно лелеять и поддерживать, что есть возможность расти более или менее «естественно». В более общем плане, когда спрашивали, являются ли люди в основном «плохими» или «добрыми» с точки зрения человеческой природы, мыслители правого толка, как правило, говорили «злые», а мыслители левого направления — «добрые». на этот вопрос об основной человеческой природе лучше всего предсказывает, как они ответят на многие другие вопросы в «Правом» или «Левом» ключе Таким образом, мы можем сказать, что убеждения о человеческой природе являются опорной точкой общего измерения Левого-Правого.

Чтобы показать, что в каждом вопросе и даже в каждой академической дисциплине есть левые и правые, Томкинс отметил в своем эссе, что область психологии находится на левой стороне, технические и естественные науки — на правой, а гуманитарные науки — на правой. Слева от психологии.Однако даже в такой области, как психология, в каждом вопросе есть правая и левая стороны, причем «упертые» экспериментаторы и «квантификаторы», изучающие конкретные узкие психологические процессы, находятся справа, а более ориентированные на поле и клинические исследователи, использующие «качественные» методы, слева.

В заключение этого раздела позвольте мне подчеркнуть, что здесь мы говорим о чистых типах на концах континуума. Все верят в контроль импульсов в тот или иной момент, не только правоориентированные мыслители, и почти все любят исследовать и рисковать в некоторых ситуациях, а не только левоориентированные мыслители.Таким образом, большинство людей находятся где-то посередине в своем общем мышлении, и иногда они представляют собой сложную смесь двух ориентаций. Более того, Томкинс утверждает, что некоторые из самых известных и творческих людей в западной истории, такие как философ Кант и композитор Бетховен, способны синтезировать аспекты левого и правого, тем самым обращаясь к обеим сторонам континуума. Однако сейчас дело в том, что существует общее измерение левых и правых, которое выходит за рамки любой конкретной проблемы.

Почему мы говорим о политике с точки зрения правых и левых?

Почему мы называем иерархически ориентированных сторонников позиции «правыми», а эгалитарных, «мы можем сделать лучше» и «давайте-изменим-вещи» — «левыми»? Согласно Оксфордскому словарю английского языка и общепринятому мнению, это потому, что консерваторам довелось сидеть справа от короля, когда они маршировали на Национальное собрание Франции, созванное в 1789 году перед лицом потрясений, с которыми столкнулись король и его двор. Поскольку консерваторы были справа, выскочка из буржуазии, радикальные интеллектуалы и другие повстанцы должны были сидеть слева (см. направо и налево распространились по этой стране и по всему миру).

Согласно этому сообщению, использование терминов «левые» и «правые» для характеристики политических взглядов — всего лишь историческая случайность. Прецедент был создан посредством чего-то вроде подбрасывания монеты, а затем стал обычаем, и ему были приданы всевозможные смыслы, и оттуда все покатилось, маленький пример, возможно, «зависимой от пути» природы истории. , что в основном следует старой поговорке, что одно ведет к другому.

Но Томкинс и другие ученые утверждают, что это может быть не так просто. Как они отмечают, правые и левые были наделены глубоким смыслом на протяжении всей западной истории, да и в любой другой культуре, о которой мы знаем. Правые всегда хороши, прямолинейны, правдивы и возвышенны, а левые склонны быть противоположными. Например, маори, коренные жители Новой Зеландии, имеют очень сложную космологию, которая связывает многие основные измерения жизни с левыми и правыми, как и многие другие народы (например,г. , Герц, 1960; Нидхэм, 1973). В Библии избранные сидят по правую руку от Бога.

Эти связанные значения слов «левый» и «правый» также встречаются в этимологиях слов, которые выявляют «комплексы значений», включающие определенные термины (Thass-Tienemann, 1955, 1967). Например, во многих романских языках левая сторона связана со странными вещами и второстепенными аспектами жизни. Например, sinistra , латинское слово, обозначающее левый, является корнем нашего слова «зловещий». Gauche , французское слово, обозначающее левый, имеет негативный оттенок.На норвежском языке слово «право», hoyer , буквально означает «выше». Испанское слово «право», derecho (происходит от латинского directus ), также означает «вертикальный» или «правильный».

Или взгляните на английский язык. Люди находятся «в левом поле», а не в правом поле, когда у них есть далекое мнение. Мы делаем людям «комплименты левой руки». Таким образом, может возникнуть вопрос: почему дворянство вообще сидело справа от короля?

Возможно, дихотомия левого-правого, плохого-хорошего берет свое начало в основных дуализмах, повсеместно существующих в человеческом мышлении, как следует из работы Томкинса. Это громкое заявление, но оно получило поддержку в работах психолога Чарльза Осгуда и его коллег (1975) с 1950-х по 1970-е годы. Осгуд в основном просил людей во всем мире делать быстрые суждения обо всем, о чем вы можете думать, будь то цвета, такие как «красный» и «синий», или понятия, такие как «левое» и «правое», или конкретные люди, такие как президенты Дуайт Эйзенхауэр и Джон Ф. Кеннеди — использовали ряд полярных противоположностей, таких как мягкое/жесткое, верхнее/нижнее, горячее/холодное и быстрое/медленное. Так, например, если бы вас попросили оценить «черепаху», вы могли бы твердо подумать, что она скорее «твердая», чем «мягкая», и более «медленная», чем «быстрая».Вы также можете оценить черепаху как несколько более «нижнюю», чем «верхнюю», потому что она находится близко к земле. Возможно, вам будет трудно решить, «горячая» черепаха или «холодная», поэтому вы можете выбрать среднюю балла по семибалльной шкале, что означает, что он не кажется вам ни «горячим», ни «холодным».

С другой стороны, если бы вас попросили оценить «жирафа», вы могли бы сказать, что он скорее «мягкий», чем «твердый» из-за гладкой кожи и яркого меха, и скорее «быстрый», чем «медленный», потому что он может работать очень быстро, когда это необходимо.Вы, вероятно, оценили бы его скорее как «верхнее», чем «нижнее» из-за его длинной шеи, и вы могли бы сказать, что оно скорее «горячее», чем «холодное», потому что считаете его теплокровным животным, живущим на жарких равнинах Африка.

Осгуд назвал свой список полярных прилагательных «семантическим дифференциалом». Основываясь на очень больших выборках людей со всего мира и используя очень строгий статистический анализ, Осгуд установил, что есть три основных измерения, когда люди приписывают смысл. Эти измерения применимы ко всему миру и ко всему, что мы оцениваем, будь то черепахи, жирафы, президенты, кастрюли, цвета или изображения.Важность каждого из трех измерений варьируется от понятия к понятию, но они являются основными факторами, которые формируют любое интуитивное суждение, которое мы делаем:

Во-первых, есть оценочное измерение . Нравится мне это или не нравится, что вскоре переводится в нашем мышлении в измерение «хорошо-плохо». Оценочные измерения включают полярные противоположности, такие как хороший/плохой, красивый/уродливый и дружелюбный/недружелюбный

Во-вторых, есть измерение активности . По сути, это активный или пассивный, быстрый или медленный?

В-третьих, есть измерение потенции .Оно сильное или слабое?

Если левое и правое измерение, объясненное Томкинсом, также имеет какое-то отношение к нашему мышлению о политике, тогда должны быть различия в семантическом дифференциале. Поэтому я проверил эту возможность, дав семантический дифференциал первокурсникам и второкурсникам колледжа, которые не знали цели исследования. Восемьдесят оценили только понятие «Правильно», 78 оценили понятие «Лево». Затем я изучал детей с первого класса до старшей школы в Напе, штат Калифорния, благодаря инсайдерской связи, благодаря которой я получил доступ в десятки классных комнат за один день еще в середине 1960-х (Domhoff, 1969). Два листа бумаги, поставленные перед учениками, выглядели так, как показано ниже, со словом «левый» или «правый» в верхней части страницы, за которыми следовали инструкции определить, где они должны разместить «левый» и «правый» на каждой из пар полярных прилагательных, которые мы использовали (например, хороший/плохой, мужской/женский, нечистый/чистый). У них было семь пробелов, которые они могли отметить, чтобы выразить степень, в которой их представление о Левом или Правом соответствует той или иной стороне континуума, что означало, что они могли отметить средний вариант («4»), если слово наверху соответствовало этому. не напоминать им ни о какой стороне.

В этом исследовании был один дополнительный поворот. Я использовал набор полярных прилагательных, которые были связаны со словами «левый» и «правый» у маори Новой Зеландии, чтобы увидеть, есть ли у нас схожие представления с тем, что есть у них. Шкала отображается ниже.


	«Право»
Light	— — — — — — — — —	Dark
Изолированные	— — — — — — —	прямой
высотой	— — — — — — — —	низкий
женщина	— — — — — — — —	мужчина
SACRED	— — — — — — — —	Profane
гетеросексуал	— — — — — — — — —	гомосексуал
загадочный
— — — — — — — —	обычна
Unlean	— — — — — — —	Clean	правильно
правильный
	— — — — — — — — —	неверный
Bad	— — — — — — —	Хорошо
	Beautio
— — — — — — — —	Ugly
9 0093	— — — — — — —	прямой
прочный	— — — — — — —	слабый

Конечно же, как и маори, дети старшего возраста и студенты колледжей склонны говорить, что левые плохие, темные, нечестивые, женские, нечистые, изогнутые, вялые, гомосексуальные, слабые, таинственные, низкие, уродливые и неправильные, в то время как правое оценивалось как раз наоборот — хорошее, светлое, священное, мужское, чистое, прямое, прямое, гетеросексуальное, сильное, заурядное, высокое, красивое и правильное. Это говорит о том, что у левых и правых есть общечеловеческое значение.

Если мы более внимательно посмотрим на то, как мы думаем о левизне, то это не всегда просто «плохо», как «не хорошо». Скорее, левые плохи в смысле «заманчивости». То есть левые включают в себя импульсы, которые не являются хорошей идеей, потому что они расстраивают людей и доставляют вам неприятности, что согласуется с утверждением Томкинса о том, что выражение или контроль эмоций является ключевым фактором в лево-правом измерении. Но дело не только в том, что правый хорош, а левый «баааад», как в восхищенном комментарии: «он бааадный кот.«Правые тоже «вверху», а левые — «внизу», что также видно из оценки правых как «высоких», а левых как «низких». в измерение Лево-Право, тоже , через основное уравнение «хорошего» и «верхнего», «плохого» и «нижнего» в нашей ментальной вселенной. Как ты себя чувствуешь сегодня? спасибо». Или «извините, но сегодня я чувствую себя подавленным».«Когда мы чувствуем себя обескураженными или подавленными, мы «унылы», или «низки», или «на свалке».

Получается, что правое и левое действительно что-то обозначают в нашем сознании. Они выступают за правильное, правильное мышление против игривого/греховного/еретического мышления и за иерархию против равенства, как предлагает Томкинс. Поддерживать Бога, Короля, Президента, начальство или заведующего отделением — значит быть справа. Задавать вопросы или восставать против них — значит быть левым.

Тем не менее, есть одна серьезная проблема с тем, что я сказал до сих пор, как указал мне один из лучших психологов личности за последние 40 лет, Роберт Маккрей.Я представил это так, как будто правые «лучше» левых, как будто они действительно добродетельны. Далее он предполагает, что было бы полезно указать, что то, что я написал, относится к тому, как люди думают, но не обязательно к тому, как они действуют. Да, правые верят в правила, но они уже не склонны им следовать, быть аккуратными и пунктуальными, прилежными и трудолюбивыми. Это потому, что в дополнение к лево-правому измерению личности есть четыре других основных измерения, которые называются измерением «открытости» в рамках широко принятой «Пятифакторной модели личности», разработанной МакКрэем и его коллегами. (Ее также называют моделью «Большой пятерки», и ее пять факторов легче всего запомнить по аббревиатуре «ОКЕАН». Это открытость, добросовестность, экстраверсия, покладистость и невротизм, и все они в значительной степени говорят сами за себя.

Как объяснил мне МакКрей и как показывает работа с Пятифакторной моделью, правые и левые различаются по открытости, но не обязательно по другим четырем измерениям (см. McCrae, 1996; McCrae & Costa, 1980). Для моих целей здесь важное различие касается аспекта добросовестности: не все правые достаточно добросовестны, чтобы придерживаться своих правил, не больше, чем левые или люди посередине.МакРэй указывает, что когда нас возмущает плохое поведение правых — или мы игнорируем плохое поведение левых — это происходит потому, что мы иногда забываем, что то, во что люди верят и что они делают , часто являются двумя совершенно разными вещами.

Имея в виду различие между открытостью и добросовестностью, мы можем теперь спросить, относится ли то, что я обрисовал в общих чертах в этом и предыдущих разделах (о левых и правых в мышлении и личности), к реальным людям, которые являются политическими правыми и левыми в странах как Соединенные Штаты. Теперь я перехожу к доказательствам того, что делает , начиная с исследования, которое мы с коллегой провели среди политических левых и правых с использованием вопросника Томкинса.

Левые и правые в политике

Томкинс также утверждал, что в политике появляется измерение левых и правых, и сейчас я собираюсь представить доказательства того, что это так.

Но прежде чем я это сделаю, мне нужно убедиться, что мы все на одной волне, когда дело доходит до разговоров о различных политических ориентациях в Соединенных Штатах.Во-первых, большинство людей в Соединенных Штатах обычно думают о лево-правом измерении как о «либерально-консервативном» измерении, и это правильно, потому что это означает то же самое на теоретическом уровне. Однако возникает проблема с терминологией, потому что те, кто «левее центра», делятся на два основных типа, как и те, кто «правее центра». На левой стороне, чуть левее центра», мы находим «либералов», тогда как тех, кто левее либералов, называют «левыми». коммунисты» или «анархисты».«Сегодня они чаще идентифицируют себя как «прогрессивистов» или «антикапиталистов», хотя есть и те, кто склоняется в анархистском направлении и называют себя «либертарианскими социалистами», чтобы подчеркнуть свое уважение прав личности и свою настороженность к большое правительство. Между тем, чтобы немного усложнить ситуацию, термин «прогрессивный» также был принят некоторыми умеренными либералами, которые не хотят, чтобы их ассоциировали со «Словом на букву L». справа от центра находятся «умеренные консерваторы», а справа от них мы находим «ультраконсерваторов», причем различные типы ультраконсерваторов идентифицируют себя как «новые правые», «христианские правые» и «правые христиане». Неоконсерваторы.Есть также очень небольшая и необычная группа правых, «либертарианцы», которые не любят правительство, но — теоретически — выступают за свободу курить марихуану, быть геем и т. д. В некотором смысле они являются зеркальным отражением анархистов, и они гражданские либертарианцы, но анархисты и либертарианцы также полностью отличаются друг от друга тем, что анархисты интернационалисты и не любят рынок, в то время как либертарианцы более националистичны и любят рынок больше всего на свете. Правые, христианские правые, неоконсерваторы и либертарианцы, которых я в этом эссе называю политическими правыми.Все это может сбивать с толку, поэтому ниже приведена диаграмма, которая пытается дать общее представление.

очков вдоль левого правильного измерения в американской политике

5 8 Neo-Conconsivents

1 Green
Marxist-Leninist

	Умеренные левые	Умеренные правые	Умеренные правые
левых	Liberals	Консерваторы	вершины
типа	Антипиталисты
политическая партия	Socialist
Демократическая	Республиканская	Республиканская Либертарианская

Также важно прояснить, что политическая сущность «левых» и «правых» может меняться время от времени и в разных местах из-за разной истории разных стран. Этот момент особенно важен для понимания различий между европейскими правыми и американскими правыми. Европейские правые мифологизируют прошлое сильных государств с королями и их дворами и иерархической церковью. Он может видеть себя погруженным в государство и, следовательно, всего 70-80 лет назад мог дойти до крайности фашизма.

Американские правые, с другой стороны, благодаря истории Соединенных Штатов, имеют миф о в высшей степени индивидуалистическом прошлом с минимальным количеством правительства.То есть американские правые основаны на принципах 19-го века, «либерализме большой буквы», философии, которая кодифицирует и оправдывает маленькое правительство, «свободный» рынок и антипрофсоюзную политику и практику. Он утверждает, что люди рациональны, стремятся максимизировать себя. Люди, которые становятся самыми богатыми, считаются самыми умными и самыми приспособленными. Таким образом, американские правые разделяют элитарную ориентацию с другими правыми, но не прославляют правительство.

Между тем, мелкие либералы в Америке, т. е. левые центристы в Демократической партии, которые хотят покончить с расизмом, сексизмом и эксплуатацией простых рабочих, много десятилетий назад пришли к выводу, что правительственные программы федерального уровня единственный способ достичь своих целей.Федеральное правительство должно положить конец сегрегации, женщины должны иметь право голоса, а рабочие должны иметь право объединяться в профсоюзы, чтобы противостоять силе крупных корпораций. Эта потребность в действиях на национальном уровне была особенно очевидна в случае со свободой для афроамериканцев, потому что правительства штатов на расистском, сегрегационистском Юге явно не собирались меняться ни на йоту без федерального давления (см. Starr, 2007, для полной информации). обсуждение того, как маленькие Л-либералы постепенно эволюционировали из больших Л-либералов и, следовательно, отличаются от нынешних консерваторов и правых, которые придерживаются первоначальных больших Л-либералов).

Тем не менее, американские правые, учитывая их сильное желание оставить все как есть и их уважение к иерархии, включая иерархические отношения между белыми и черными, мужчинами и женщинами, а также капиталистами и рабочими, часто рассматривают мелко-либеральный либерализм как форма «коллективизма». Однако, вопреки риторике правых, либерализм малых L представляет собой относительно небольшую модификацию либерализма старого стиля и расширение демократии, включающее в себя не только владельцев приносящей доход собственности.Другими словами — и это очень важно — большинство американцев являются либо либералами 19-го века, либо либералами 20-го века в идеологическом смысле. Вопреки тому, во что верят правые, социалистов или коммунистов мало или совсем нет. И вопреки мнению левых, американские правые не фашисты. Иными словами, консерваторы и либералы используют экстремистскую риторику, говоря друг о друге. Однако, поскольку большинство американцев относятся к тому или иному варианту либерализма «Большой буквы», то есть они не являются ни коммунистами/социалистами, ни фашистами, они обычно способны идти на компромисс со своими разногласиями без насилия. С другой стороны, тот факт, что две стороны могут настолько демонизировать друг друга, является свидетельством более фанатичных аспектов человеческого разума.

Теперь мы готовы к исследованиям, которые пытаются связать стили мышления и личности с политическими предпочтениями. Такие исследования имеют долгую историю, которая восходит к концу 1930-х годов в Соединенных Штатах, причем лучшие и наиболее строгие из этих исследований были проведены с 1990-х годов политическими психологами, о которых я вскоре расскажу.Однако я хочу начать с исследования 1960-х годов, в котором использовалась анкета Tomkins Left-Right для изучения членов реальных левых и правых политических групп. Это исследование я провел вместе с моим коллегой Генри Минтоном из Калифорнийского государственного университета в Лос-Анджелесе осенью 1964 года, незадолго до президентских выборов между кандидатом в президенты от либеральной демократической партии Линдоном Б. Джонсоном и ультраконсервативным республиканцем Барри Голдуотером. Мы смогли дать опросник Томкинса и несколько личностных тестов — которые мы обсудим чуть позже — пяти группам:
.

Члены W.Э.Б. Клуб Дюбуа, тогдашняя молодежная группа Коммунистической партии США.

Члены Альянса молодых социалистов, молодежной группы главной троцкистской партии США.

Члены «Молодых демократов» — группы, объединявшей все оттенки демократического мнения, но с явно либеральным оттенком.

Члены «Молодых республиканцев», почти исключительно ультраконсерваторы, поддерживающие Голдуотера.

Члены класса по вводной психологии.Поскольку в то время психология была обязательным курсом гуманитарных наук в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, эта выборка, скорее всего, является репрезентативной для населения колледжа, что важно, поскольку все молодые демократы и молодые республиканцы были студентами в Калифорнийском штате в Лос-Анджелесе, как и небольшая группа. число коммунистов и троцкистов.

В дополнение к анкете Томкинса мы собрали базовую демографическую информацию об участниках, которая здесь не важна, потому что тогда все были обычными молодыми белыми студентами колледжа, а также кое-что, что важно для моих нынешних целей, — самооценку. рейтинг по 7-балльной шкале либерализм-консерватизм.Мы также дали шкалу интернационализма-национализма, которая, как известно, коррелирует с консерватизмом.

Также важно отметить, что мы не использовали два или три утверждения Томкинса, которые вообще имеют отношение к политике — те, что касаются природы правительства и наилучшего способа борьбы с преступниками. Другими словами, мы сделали вопросник Томкинса аполитичным, поскольку он фокусируется на утверждениях о человеческой природе, количестве, воспитании детей и некоторых других неполитических вопросах.

Вот что мы нашли.Во-первых, по шкале самооценки либерализма-консерватизма все коммунисты и троцкисты, кроме одного, поставили себе максимально возможную оценку либерализма — «1», а один человек поставил себе «2». Все молодые демократы поставили себе «2», «3» или «4», что четко отличает их от левых. И все молодые республиканцы, кроме двух, дали себе самые крайние консервативные оценки: «6» или «7»; остальные двое оценили себя на «3» и «5». Таким образом, самооценка полностью дифференцирует различные группы, за исключением молодого республиканца, который поставил себе «3»; оказалось, что он вырос в либеральной семье.

Второй анализ состоял из корреляционной матрицы, которая включала либерально-консервативную самооценку, а также шкалу международного/шовинистического национализма, опросник Томкинса и контрольный список прилагательных Джексона-Минтона. Этот анализ, прежде всего, показал, что субъективные самооценки участников очень сильно коррелировали, r = 0,78, со шкалой интернационализма-национализма, с консерваторами на крайне националистической, суперпатриотической стороне. практически каждое исследование левых и правых, проведенное за последние 60 лет.Это означает, что мы стоим на твердой почве, когда обратимся к результатам Томкинса.

Общее количество левых оценок, то есть общее количество левых утверждений, которые поддержал человек, коррелирует 0,46 с либеральной самооценкой и 0,35 с интернационализмом, что является солидным результатом в мире личностных исследований, а общее количество Right Scores коррелировал 0,51 с самооценкой и 0,65 с национализмом, что является еще более впечатляющим результатом.

Хотя это хорошие корреляции по стандартам личностных исследований, справедливо спросить, почему они не выше.Одна важная причина заключается в том, что некоторые из самоидентифицирующих себя левых и молодых республиканцев еще не нашли своего «естественного» дома в континууме левых и правых. То есть мы знаем из биографий и автобиографий многих политических деятелей, что они начинали в одном месте, а заканчивали в другом. В частности, есть много драматических примеров перехода молодых левых вправо. Например, многие из известных неоконсерваторов 1970-1990-х годов начинали как социалисты или троцкисты в 1950-х и 1960-х годах.Есть также небольшое движение от правых к центру и даже к умеренному либерализму; Хиллари Клинтон была бы хорошим примером. Судя по воспитанию, она была за Голдуотера в 1964 году, но к тому времени, когда она закончила колледж и юридическую школу, она стала либеральной. (В более общем плане существует умеренная корреляция между политикой родителей и детей по мере взросления людей, но после 18 или 19 лет на политическую ориентацию влияют другие факторы, в том числе то, что переживает новое поколение в целом, например. например, «Шестидесятые», «Восьмидесятые», «Великая рецессия».) Таким образом, молодые люди часто отличаются от своих родителей политической ориентацией, и братья и сестры тоже часто отличаются друг от друга, если уж на то пошло. Есть также влияние социального класса и группы сверстников, а также ситуационные факторы, например, где вы работаете.

Существует одно очень интересное исследование либералов и консерваторов 1960-х годов, которое согласуется с измерением Томкинса. Это побочный продукт последующего исследования студентов Миннесотского университета, которые в конце 1930-х прошли ряд тестов на профессиональные интересы, пытаясь предсказать свои будущие карьерные интересы.Когда 25 лет спустя они были изучены с помощью анкет и интервью, они предоставили новую информацию об их интересах и взглядах, включая их политическую ориентацию. Итак, в качестве одной небольшой части данных анализа участники были разделены на либералов и консерваторов (Rossmann & Campbell, 1965). И они различались по своим интересам, хобби и занятиям, чего и следовало ожидать от измерения Томкинса.

И, как я уже отмечал ранее, с 1990-х годов было собрано большое количество новой информации о левых и правых.На самом деле, в целом это более точная информация, потому что в ней используются гораздо более строгие тесты, чем ныне заброшенная шкала Томкинса, и к картине добавляются новые идеи и идеи. Большинство этих новых результатов обобщены политическими психологами Джоном Т. Йостом и Дэвидом М. Амодио (2012), которые сами провели многие оригинальные исследования. Они также помещают новые исследования в их исторический контекст, включая три ссылки на работу Томкинса.

Исследования, проведенные или обобщенные Йостом и Амодио, убедительно подтверждают, что левые более открыты, чем правые.В метаанализе 88 исследований в 12 разных странах они также показали, что такие факторы, как боязнь смерти, догматизм, нетерпимость к двусмысленности и потребность в порядке, положительно коррелировали с консерватизмом и отрицательно коррелировали с либерализмом, в то время как открытость к новому опыту, когнитивная сложность и терпимость к неопределенности положительно коррелировали с либерализмом и отрицательно коррелировали с консерватизмом (Jost & Amodio, 2012, стр. 57). Более того, новая работа выходит за рамки Томкинса, демонстрируя, что правые боятся не только «эмоций» в целом больше, чем левые.В частности, они чаще реагируют на неопределенность и двусмысленность, чувствуя угрозу и тревогу, что может привести к их негативному отношению к новому опыту и их догматизму.

К этому моменту многие читатели могут задаться вопросом, какой процент людей являются правыми или левыми по своей политической ориентации, или, в более общем плане, как выглядит распределение людей по общему правому и левому политическому спектру. На этот вопрос сложно ответить точно для Соединенных Штатов, потому что самые крупные и надежные исследования, как правило, спрашивают только о том, считают ли люди себя «либералами», «умеренными» или «консерваторами».Около 25% избирателей заявили, что они были либералами в экзит-полах после президентских выборов 2012 года, по сравнению с 35%, которые сказали, что они были консерваторами, и 40%, которые сказали, что они были умеренными. либералы заявили, что голосовали за кандидата в президенты от республиканцев, а 17% консерваторов заявили, что голосовали за президента Барака Обаму (Edison Research, 2012).
Конечно, различия в ценностях и личностях между политическими левыми и правыми — это еще не все.Например, существует множество свидетельств крайне авторитарных левых политических партий в Соединенных Штатах. В частности, существуют различные марксистско-ленинские партии, которые говорят, что практикуют «демократический централизм», что означает, что у всех есть равные шансы высказаться и участвовать, но затем они соглашаются следовать тому, что решает большинство. Что неизменно происходит в этих группах, так это то, что ими управляет внутренний круг, «центральный комитет», в котором, в свою очередь, обычно доминирует один сильный лидер.Некоторые отчеты этих групп ужасны; есть свидетельства самодовольного манипулирования участниками и готовности к насилию (Эллис, 1998; Лалич, 2004).

Сходства между политическими правыми и левыми

Хотя у правых и левых есть серьезные различия, которые делают почти невозможным их согласие в чем-либо, у них также есть определенные — если не сразу очевидные — сходства. На самом деле, они удивительно похожи, несмотря на то, что они разные.Поскольку эти сходства имеют тенденцию делать их слепыми к любой другой точке зрения, эти сходства еще больше усиливают дихотомию между ними: то есть сходства, которые я собираюсь обсудить, создают больше различий.

Во-первых, у них одинаковая высокая степень морального возмущения и гнева. Это сильное моральное возмущение превращает их в абсолютистов. Они становятся Истинно Верующими в своем деле, без каких бы то ни было сомнений. Всех остальных они считают предателями и триммерами. Сюда входят многие люди, разделяющие их симпатии, но не их фанатизм.Это презрение к менее фанатичным друзьям, разделяющим их общие убеждения, также раскрывает нам то общее, что есть у более укрощенных версий правых и левых, то есть консерваторов и либералов: они более прагматичны, нерешительны и экспериментальны в своих убеждениях. Как и следовало ожидать, и как показывает повседневное наблюдение, между умеренными консерваторами и правыми по правую сторону водораздела и между либералами и левыми по другую сторону водораздела часто возникает напряженность.

Справа напряжение связано с тем, что умеренные консерваторы готовы принять текущую ситуацию по большинству вопросов, а правые — нет.Правые в Республиканской партии часто презрительно называют умеренных консерваторов «РИНО», что означает «республиканцы только по названию», и, таким образом, являются хорошей мишенью для атаки, потому что они безвольные соглашатели и отступники. Например, большинство американских консерваторов не хотят возвращаться к сегрегации черных и белых или к подчинению женщин, хотя большинство консерваторов 1950-х и 1960-х годов выступали против распространения равенства, справедливости и возможностей на женщин и афроамериканцев. включая известных либертарианцев 1950–1990-х годов, таких как Уильям Ф.Бакли). Современные консерваторы приняли эти изменения; они считают, что так обстоят дела, но дальше ничего не должно меняться (и такие люди, как Бакли, приняли изменения и даже сожалеют о некоторых своих прошлых взглядах).

Однако крайне правые не приняли большинство этих изменений. О 1950-х говорят как о золотой эре, хотя ультраконсерваторов было гораздо меньше, чем сейчас, и даже несмотря на то, что это было время расовой сегрегации и почти полного мужского доминирования.Мысль о том, что произошли изменения в проверенных и верных способах, полностью расстраивает их. Действительно, они утверждают, что сегодняшние проблемы связаны с изменениями, произошедшими с 1950-х годов. Произошло «моральное вырождение», о чем правые говорили на протяжении всей западной истории. Они в очередной раз создали корыстный миф о прошлом.

Точно так же существует напряженность между либералами и левыми по многим вопросам. Либералы хотят небольших постепенных улучшений, но политические левые хотят серьезных изменений прямо сейчас.Когда различные типы левых должны определить, что у них общего, они уверены в одном: они не просто либералы. Иными словами, левые часто называют себя «нелибералами».

Нравственное возмущение Правоверных правых и левых приводит их к общему второму сходству: они видят все как стремительно приближающееся к огромному кризису. Они разделяют чувство, что все стало невыносимо и больше так продолжаться не может. Это чувство кризиса определяется как растущая безнравственность и вырождение справа и невыносимое неравенство, коррупция и несправедливость слева.Однако в то же время и у правых, и у левых есть надежда, потому что они верят, что все будет хорошо, то есть так, как они хотят.

Эти чувства надвигающейся гибели, за которой следует новый рассвет, заставляют политических правых и левых разделять одну и ту же основную теорию о том, как разворачивается история и как она закончится. Для обеих крайностей это история первоначального рая, потерянного из-за той или иной ошибки или греха, за которым следует нарастающий кризис, ведущий к апокалипсису, который затем приводит к возвращению рая.То есть и правые, и левые исходят из того, что люди когда-то жили в позитивных, неконфликтных социальных группах, которые, к сожалению, были нарушены тем или иным фактором, что привело к нынешнему кризису, который вскоре достигнет апокалиптического апокалипсиса. климакс. За этой огромной кульминацией — этим Армагеддоном, этой революцией, этим потрясением — последует новое позитивное состояние бытия. Он будет включать в себя некоторые положительные аспекты того, что развивалось после того, как первобытное человеческое общество было оставлено позади.

Правые и левые расходятся в сути дела.Отражая различия в измерении правых и левых, различаются природа исходной социальной среды человека, причина возникших проблем и характер решения. Лучше всего это видно, если взглянуть на христианство, лежащее в основе теории многих крайне правых, и на марксизм, лежащую в основе теории многих крайне левых.
93 93 93
Хотя две теории истории имеют очень сходную структуру, их сущность совершенно различна. Правая теория гораздо более индивидуалистична и психологична. Левая теория почти полностью ориентирована на группу или класс и, следовательно, социологична. Эти различия далеко затмевают сходство и еще больше отдаляют две крайности друг от друга.
В-третьих, две крайности имеют одну и ту же историю о том, как устроено нынешнее общество. Однако они делают очень разные выводы о том, кто хорошие парни, а кто плохие парни в этом общем сценарии. Общая сюжетная линия выглядит так:

Страна поддерживается хорошими и трудолюбивыми средними людьми, такими как мы, но у нас мало или совсем нет власти. Для правых эти «хорошие люди» — средний класс владельцев малого бизнеса, фермеров и белых воротничков. Для левых это рабочие, т. е. люди, работающие руками на фабриках и в полях.

Несмотря на то, что мы важные и трудолюбивые, мы, хорошие люди, эксплуатируемы и подчиняемся немногим наверху. Для правых это бюрократы, финансисты-интернационалисты, остроголовые интеллигенты и изнеженные либералы. Для левых это означает капиталистов.

Более того, нам, хорошим людям, приходится бороться с бездельниками, теми, кто не способствует общему благу общества, как мы. Для правых это мнимые бездельники и якобы бестолковые цветные. Для левых это означает апатичный и доверчивый «люмпен-пролетариат».

Поскольку такое положение дел несправедливо по отношению к хорошему и трудолюбивому большинству, у нас есть право злиться, и мы должны организоваться, чтобы создать социальные изменения, которые приведут к новому общественному порядку. Для правых это означает возвращение в идиллический мир малого бизнеса, небольшого правительства, господства мужчин и правления белых христиан. Для левых это означает переход к экономическому, гендерному и расовому равенству (см. изложение этих идей в Berlet & Lyons, 2000).

Но это сходство в моральном рвении и в повествовательной структуре взглядов левых и правых на историю не полностью объясняет, почему левые часто оказываются в очень жестких партиях и, возможно, в конечном итоге готовы призывать к революционному насилию или участвовать в физических нападениях на собственность. и/или лиц. Поэтому необходима более крупная теория.Отправную точку для этой теории можно найти в групповой динамике и организационной теории. То есть, основываясь на работах в области социальной психологии и социологии, можно объяснить, почему крайние политические группы правых и левых могут иметь много общего, хотя суть их забот очень различна.
Заканчивая это широкомасштабное эссе, я понимаю, что это только одно измерение работы, которое необходимо проделать политическим психологам, политическим социологам и другим социологам, чтобы интегрировать психологический, социально-психологический и социологический уровни, которые будут необходимо разобраться в этих сложных и деликатных вопросах. Ричард Эллис ( Темная сторона левых ) и Яня Лалич ( Ограниченный выбор ) дают две отправные точки того, как левые группы становятся иерархическими и иногда жестокими.
Ссылки
Альтемейер, Р. (1996). Авторитарный призрак. Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Берле, К., и Лайонс, М. Н. (2000). Правый популизм в Америке: слишком близко для комфорта. Нью-Йорк: Гилфорд.
Домхофф, Г.В. (1969). Но почему они вообще сели справа от короля? Psychoanalytic Review, 56, 586-596.
Исследования Эдисона (2012 г.). Экзит-полы Edison Research 2012. Fox News Online. http://www.foxnews.com/politics/elections/2012-exit-poll
Эллис, Р. Дж. (1998). Темная сторона левых: нелиберальный эгалитаризм в Америке. Лоуренс: Издательство Канзасского университета.
Герц, Р. (1960). Смерть и правая рука. Гленко, Иллинойс: Free Press.
Йост, Дж. Т., и Амодио, Д. (2012). Политическая идеология как мотивированное социальное познание: поведенческие и нейробиологические данные. Мотивация и эмоции, 36, 55-64.
Йост, Дж. Т., и Сиданиус, Дж. (редакторы) (2004). Политическая психология: основные материалы. Лондон: Psychology Press.
Лакофф, Г. (1996). Моральная политика: что знают консерваторы, чего не знают либералы. Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Лалич, Дж. (2004). Ограниченный выбор: истинно верующие и харизматические культы. Беркли: Издательство Калифорнийского университета.
Лапонс, Дж. А. (1981). Слева и справа: Топография политических представлений. Торонто: University of Toronto Press.
МакКрей, Р. (1996). Социальные последствия эмпирической открытости. Психологический бюллетень, 120, 323-337.
Маккрей Р. и Коста П. (1980). Открытость опыту и уровень эго в тесте на завершение предложений Лёвингера: диспозиционный вклад в модели развития личности. Журнал личности и социальной психологии, 39, 1179-1190.
Нидхэм, Р. (1973). Справа и слева: Очерки двойной символической классификации. Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Осгуд, К., Мэй, В., и Мирон, М. (1975). Кросс-культурные универсалии аффективного значения. Урбана: University of Illinois Press.
Россманн, Дж. Э., и Кэмпбелл, Д. П. (1965). Характеристики политических либералов и консерваторов. Неопубликованная рукопись, Чикаго.
Старр, П. (2007). Сила свободы: истинная сила либерализма. Нью-Йорк: Основные книги.
Тасс-Тинеманн, Т. (1955). Левостороннее письмо. Психоаналитический обзор , 42, 239-261.
Тасс-Тинеманн, Т. (1967). Язык подсознания. Нью-Йорк: Washington Square Press.
Томкинс, С. (1964). Слева и справа: основное измерение личности и идеологии. В RW White (Ed.), Изучение жизни (стр. 388-411). Нью-Йорк: Атертон Пресс.

Впервые опубликовано в июне 2009 г.
; последнее обновление октябрь 2013 г.
Левые и правые радикализируют друг друга
Поскольку одна из самых уродливых и вызывающих разногласия американских президентских кампаний в нашей истории подходит к концу, защитники президента Дональда Трампа выступают с заключительными аргументами. Некоторые из них утверждают, что им нравится политика Трампа; его этические нарушения или злоупотребление служебным положением в личных целях их не беспокоят.Эти взгляды исходят из глубокого убеждения, и на данный момент их нельзя изменить.
Но еще один аргумент, который снова и снова появляется в этих заключительных утверждениях, требует ответа. Его часто делают образованные консерваторы, люди, которые знают, что администрация Трампа и ее некомпетентность позволили коронавирусу опустошить Америку. Они также знают, что Трамп сделал Америку более слабой и менее влиятельной во всем мире. Им даже не нравится вульгарность и жестокость Трампа; они просто хотят, чтобы он перестал твитить. Тем не менее, они будут голосовать за него, потому что альтернатива — левые, демократы, социалисты, «пробудившиеся воины», как бы вы это ни называли, — намного хуже.
За несколько оставшихся дней кампании нет времени спорить о том, верны ли представления этих консерваторов о левых. Выбор демократами Джо Байдена в качестве кандидата кажется мне веским доказательством того, что наиболее активные сторонники партии — люди, которые голосуют на ее праймериз, — хотели умеренного лидера.Ничто в многолетнем послужном списке Байдена как государственного служащего не указывает на то, что он коммунист, радикал или кто-то иной, чем либерал. То же самое относится и к окружающим его людям. Большие изменения, которых он действительно хочет, включая налоги на очень богатых, всеобщее здравоохранение и масштабные действия по борьбе с изменением климата, тоже не кажутся мне чем-то экстремальным, но это аргумент в другой раз.
Франклин Фоер: Джо Байден изменился
На данном этапе никто не может убедить образованных консерваторов в том, что все это так. Вместо этого я скорее признаю, что некоторые вещи, которых они боятся, реальны. Да, это правда: мы живем в момент нарастания политической истерии. Крайне левые группы сбивают памятники не только лидерам Конфедерации, но и Аврааму Линкольну и Теодору Рузвельту. Некоторые самозваные активисты «антифа», похоже, больше заинтересованы в том, чтобы бить витрины магазинов, чем в мирных акциях протеста. Опасная интеллектуальная мода захлестывает некоторые американские университеты, особенно гуманитарные факультеты элитных университетов.Некоторые радикальные студенты и профессора действительно пытаются ограничить то, что другие могут учить, думать и говорить. Левые толпы в Твиттере нападают на людей, которые отклонились от своей партийной линии, пытаясь не только заставить их замолчать, но и добиться их увольнения. Несколько месяцев назад я подписал групповое письмо, в котором сожалел о растущей критике в нашей культуре: «нетерпимость к противоположным взглядам, мода на публичное порицание и остракизм, а также тенденция растворять сложные политические вопросы в ослепляющей моральной уверенности». Часть левых — по общему признанию, часть, наиболее зависимая от социальных сетей — отреагировала на это письмо с тем, что можно описать только как критика, нетерпимость и решимость растворить сложные политические вопросы в ослепляющей моральной уверенности.
Но любой, кто действительно обеспокоен этими тенденциями, должен еще больше опасаться последствий второй администрации Трампа. Любой, кого действительно волнуют академические свободы, или будущее объективных репортажей, или идеи, лежащие в основе статуй, воздвигнутых в честь американских демократов на площадях страны, должен надеяться, что Трамп проиграет. Если он выиграет второй срок, левый экстремизм не остановить. Тише не станет. Вместо этого экстремизм будет распространяться, мутировать в новые формы и постепенно укореняться во все большем количестве областей американской жизни.
Радикализм всех видов будет распространяться как справа, так и слева, потому что Америка окажется глубоко запутанной в той же смертельной спирали, которую страна пережила в 1850-х годах, форма негативной политики, которую британский политолог Роджер Итвелл назвал «кумулятивным экстремизмом». Итуэлл описал это явление в статье о северной Англии в 2001 году, когда группы радикально настроенных белых британцев физически столкнулись с группами радикализованных британских мусульман.В то время существовали глубокие экономические, религиозные и социологические источники насилия. Крайне правые люди чувствовали себя вне политики, отчужденными от Лейбористской партии, которую большинство когда-то поддерживало. Районы, где жили обе группы, были бедными и становились все беднее.
Но взаимная злость тоже обрела свою логику и свой импульс. Восприятие антимусульманских предубеждений подтолкнуло некоторых мусульман к радикальным проповедникам. Радикальные проповедники спровоцировали антимусульманскую реакцию.Крайний язык с одной стороны привел к резкому языку с другой. Организованное насилие с одной стороны привело к организованному насилию с другой. Оба обвиняли друг друга в ускорении динамики, но на самом деле процесс радикализации усиливал друг друга. Более мягкие, более умеренные члены обоих сообществ стали выбирать сторону. Быть сторонним наблюдателем стало сложнее; оставаться нейтральным стало невозможно. В этом не было ничего необычного. «Люди склонны прибегать к насилию или сочувствовать насилию, если чувствуют экзистенциальную угрозу», — сказал мне недавно Итвелл.По его словам, они также становятся более радикальными, когда чувствуют, что их политические оппоненты не просто неправы, но и злы — «почти дьявол».
Кумулятивный экстремизм часто возникает в местах, где оспаривается физическое пространство, например, когда несколько сообществ претендуют на определенный район. В 1960-х и 1970-х годах цикл радикализма в Северной Ирландии ускорился отчасти из-за католических маршей на протестантскую «территорию» и протестантских маршей, оскорбляющих католиков. Столкновения приводили к насилию, а затем насилие приводило к еще большему насилию.Кумулятивный экстремизм также подпитывался имитацией. Обе стороны копировали тактику друг друга, использование языка и средств массовой информации. Плохая работа полиции также была частью истории, потому что многие люди потеряли веру в нейтралитет британского государства.
Эта потеря веры привела, в свою очередь, к большему принятию насилия и, в конце концов, к тому же явлению, которое наблюдал Итуэлл. Были привлечены люди, мало интересовавшиеся политикой. Численность центристов сократилась.В обоих сообществах террористы нашли убежище среди простых трудящихся, которые в прошлом никогда не считали себя радикалами.
Дж. М. Бергер: Наш консенсус в реальности разрушил
В современной Америке не так много физических состязаний за космос. У американцев, за некоторыми исключениями, как правило, достаточно земли, чтобы наслаждаться роскошью отдаления от людей, которые нам на самом деле не нравятся. Есть некоторые исключения: самопровозглашенный член организации «Роуз Сити Антифа» из Портленда, штат Орегон, — во время интервью он был в маске — сказал журналисту прошлым летом, что «когда фашисты придут в наши города, чтобы нападать на людей, мы собираемся положить наши тела между фашистами и людьми, которых они хотят атаковать. Это мнение вполне могло исходить от Ирландской республиканской армии. Видеооператор-линчеватель из Айдахо, прочитавший в Интернете слухи о том, что группы антифа приезжают в его город, высказался примерно так же: «Если вы, ребята, думаете приехать в Кёр-д’Ален, чтобы устроить беспорядки или грабить, вам лучше подумать еще раз». . Потому что в нашем городе его нет».
Но, как оказалось, символическая борьба может быть столь же полярной, как и физическая. Все беспокойства в американских университетах по поводу «платформинга», по поводу того, кому можно, а кому нельзя говорить с кафедры, исходят из очень похожего рода споров.Банды студентов, которые перекрикивали говорящих или пытались не допустить их появления в своих кампусах, ведут себя ритуально, что было бы знакомо жителям Белфаста. Они разыгрывают уличные драки, которые вспыхивают в других городах, с помощью петиций или кампаний в социальных сетях и организованного шипения и освистывания вместо физических состязаний, хотя иногда они также переходят в физические состязания.
В онлайн-пространстве, а также в эфире вещания, где происходят американские политические соревнования, Трамп вступил в эти символические битвы, как главарь банды, шагающий на вражескую территорию.Подобно преподобному Иэну Пейсли, который десятилетиями счастливо играл роль североирландского протестантского фанатика, Трамп поддерживает мультяшную версию правых, которая отталкивает центристов, в том числе правоцентристских, и толкает левых к еще большим крайностям. Если вы уже были склонны верить, что американская история — это история угнетения и расовой ненависти, то восхождение главного борца за рождаемость, человека, выступающего за жестокость по отношению к детям иммигрантов, только укрепит ваши взгляды. Если вы уже были склонны полагать, что уличное насилие необходимо для воздействия на общественное мнение, то политическое доминирование человека, который кивает и подмигивает ультраправым ополченцам, укрепит ваши убеждения.Как утверждала писательница Кэти Янг, «когда президент Соединенных Штатов фактически представляет собой проснувшуюся карикатуру на злобного белого мужчину — титулованного хулигана, который одобряет жестокость полиции, наносит удары по меньшинствам и выставляет напоказ отсутствие человеческого сочувствия, — это подталкивает большое количество людей все дальше и дальше влево, что придает правдоподобие проснувшейся идее о том, что Америка — это расистский патриархат».
Трамп вытеснил умеренных из своей партии. Если он выиграет переизбрание, результатом станет полное вытеснение умеренных из американской политики.Я надеюсь, что образованные консерваторы хорошенько задумаются о том, что произойдет, если умеренно-левая кампания Байдена потерпит неудачу: крайне маловероятно, что ее сторонники и представители пожмут плечами и решат, что да, Трамп все-таки прав. Они гораздо чаще впадают в крайности. Американцы станут свидетелями радикализации Демократической партии, а также радикализации могущественных и влиятельных интеллектуальных, академических и культурных левых так, как мы никогда раньше не видели.Параллельный процесс будет иметь место на другой стороне политического спектра — тот, который уже начался — поскольку правые ополченцы, сторонники превосходства белой расы и культисты QAnon получают новую энергию от переизбрания кого-то, кого они долгое время считали своим защитником.
Прочтите: Пророчества Q
К сожалению, в истории очень мало счастливых концовок для подобных историй. В прошлом кумулятивный экстремизм обычно уменьшался одним из двух способов. Кульминацией может стать полномасштабная гражданская война, в которой победит одна или другая сторона, что и произошло в США.С. в 1860-х гг. В качестве альтернативы он может закончиться благодаря появлению с обеих сторон умеренных сил, часто с помощью аутсайдеров, которые отнимают политический импульс у экстремистов. Это часть того, что произошло в Северной Ирландии и в британских городах, описанных Итуэллом.
У американцев нет аутсайдеров, которые помогут нам выбраться из этой смертельной спирали. Все, что у нас есть, это право голоса.
Правые и левые как политические категории. Упражнение по «не столь примитивной» классификации на JSTOR
Абстрактный
Большинство граждан в демократиях западного типа считают, что они могут легко приспособить различные политические точки зрения к простой одномерной шкале, т.е.д., слева направо. При такой сложной политике, как это возможно? Авторы отвечают на этот вопрос, во-первых, идентифицируя первый зарегистрированный случай различия между левыми и правыми во французской Генеральной Ассамблее 1789 года. Вопреки распространенному мнению, эта конкретная политическая история не дает достаточных оснований для преобладания левых и правых. различий ни в Европе, ни даже во Франции. Итак, затем они изучают значение традиционных лево-правых полярностей в культурах всего мира.Они проявляют различные типы полярностей — одна из которых левая против правой — которые несут в себе множество вторичных значений и культурно специфичных ассоциаций. Отсутствуют, как правило, этические оценки. Авторы предполагают, что эти вторичные значения раскрывают почти универсальную последовательную классификационную систему понятий, предоставляя также западным демократическим гражданам инструмент для классификации политических идей.
Информация о журнале
Anthropos — международный журнал по антропологии и лингвистике, основанный в 1906 году Вильгельмом Шмидтом.Название журнала означает греческое слово «человек» и выражает его основную цель, а именно изучение человеческих обществ в их культурном измерении. Таким образом, развитие антропологии, этнологии, лингвистики и религиоведения было важным компонентом интеллектуального кругозора Вильгельма Шмидта. Сегодня эту традицию продолжают сотрудники Института Антропос – организационного носителя журнала.
Информация об издателе
Nomos Publishing является одним из ведущих научных издательств в немецкоязычном мире в области права, социальных и гуманитарных наук.С 2002 года Nomos является частью Beck-Group, но остается независимым от других издателей группы в отношении разработки своих программ. С 2015 года издание Sigma принадлежит Nomos Publishing. В 2017 году Tectum Publishing стала частью семьи Nomos, а в 2018 году за ней последовали Ergon Publishing и Academia Publishing. Nomos выпускает более 60 профессиональных журналов, которые отражают всю нашу издательскую программу и варьируются от журналов для практиков до узкоспециализированных научных периодических изданий.Многие из этих журналов являются ведущими в своих областях, например, Zeitschrift für Urheber- und Medienrecht (Журнал по авторскому праву и законодательству о СМИ), Zeitschrift für Umweltrecht (Журнал по экологическому праву), Medien & Kommunikationswissenschaft (Наука о СМИ и коммуникации), Blätter der Wohlfahrtspflege (Вестник общественного благосостояния) или Soziale Welt (Социальный мир). Особого внимания заслуживают также многочисленные междисциплинарные и внутридисциплинарные журналы, такие как Leviathan, Kritische Justiz (Критическое правосудие) и Rechtswissenschaft (Юриспруденция).
Политическая нетерпимость, правые и левые на JSTOR
Абстрактный
Исследование, недавно опубликованное в журнале «Политическая психология», показало, что политическая нетерпимость в большей степени предопределяется политическим консерватизмом, чем либерализмом. Наши выводы оспаривают этот вывод. Участники представили суждения о нетерпимости к нескольким целям, и политическая цель этих целей (левая или правая) варьировалась у разных испытуемых.В семи суждениях консерватизм предсказывал нетерпимость к левым целям, а либерализм предсказывал нетерпимость к правым целям. Эти отношения были полностью опосредованы предполагаемой угрозой со стороны целей. Кроме того, участники были настроены против прямо противоположных политических целей: консерваторы были более нетерпимы к левым мишеням, чем к противоположным правым мишеням (например, активисты, выступающие за права геев, и активисты, выступающие за права геев), в то время как либералы были более нетерпимы к правая цель, чем противоположная левая цель. Эти выводы обсуждаются в контексте существующей литературы о политической нетерпимости и мотивированных рассуждениях.
Информация о журнале
Политическая психология — междисциплинарный журнал, посвященный анализу взаимосвязей между психологическими и политическими процессами. Эта область опирается на различные дисциплинарные источники, включая культурную и психологическую антропологию, когнитивную психологию, клиническую психологию, экономику, историю, международные отношения, философию, политологию, политическую теорию, психологию личности, социальную психологию и социологию.
Информация об издателе
Международное общество политической психологии (ISPP) является междисциплинарным организация, представляющая все области исследований, связанных с изучением отношения между политическими и психологическими процессами. Члены включают психологи, политологи, психиатры, историки, социологи, экономисты, антропологи, а также журналисты, государственные служащие и другие. Общество также является международным, в него входят представители всех регионов мир: Америка, Европа, Азия, Ближний Восток и Африка.
Левые против правых: все сложно
YouGov показывает, что политический спектр между левыми и правыми на самом деле гораздо сложнее, чем считалось ранее, когда речь идет об общественном мнении
Новый угол атаки Джереми Корбина, похоже, заключается в том, что Борис Джонсон возглавляет самое правое правительство на памяти живущих.
Это могло бы быть полезным шагом, если бы у политиков была точная оценка того, какое место занимает общественность в спектре левых-правых.Но если реакция Вестминстера на данные опроса YouGov, проведенные в начале этой недели, показывающие, что 75% британцев (в том числе 61% избирателей-лейбористов) поддерживают предложенное премьер-министром расширение полномочий по остановке и обыску, вполне может быть и не так.
Определение политики с точки зрения левого и правого крыла может быть простым для политиков и утешительным для активистов, но кажется, что эти термины просто не так уж полезны для разговоров о широкой публике или даже для нее.
Новое исследование YouGov показывает, что спектр политических взглядов плохо изучен, а также что огромное количество людей не придерживаются последовательных левых и правых взглядов.
(Обратите внимание, что это все еще до того, как мы приступим к спору о том, должна ли шкала левого и правого толка сопровождаться осью авторитаризма/либертарианства. Приведенные ниже данные представляют собой все общественное мнение относительно каждой протестированной нами политики; YouGov не заявлял, что та или иная политика является левой, правой или иной.)

В лучшем случае только половина знает, что такое левая политика и что такое правая политика
Для тех, кто целыми днями погружен в события Вестминстера, понимание того, как работает спектр слева направо, считается само собой разумеющимся.Но наши результаты показывают, что широкая публика на самом деле в значительной степени не знакома с категоризацией.
Из более чем 100 политических взглядов, которые мы представили людям, ни один из них не был определен как левый или правый более чем 53% людей. То есть даже самые стереотипно левые и правые политики половина населения не идентифицирует их как таковые.
Политическая точка зрения, которую большинство британцев идентифицируют как левую, заключается в «вере в то, что минимальная заработная плата в Великобритании слишком низка».Около половины (53%) людей сказали, что это левые взгляды, в то время как 13% сказали, что это не так, а 7% считают, что это правые взгляды. Остальные 26% ответили «не знаю».
С другой стороны, самая известная правая точка зрения заключалась в том, что «уровень социальных пособий в Великобритании слишком высок». Опять же, около половины (52%) британцев говорят, что это правая точка зрения, в то время как 31% не знают, 13% считают, что это не так, а 4% считают, что это левая точка зрения.
Когда дело доходит до взглядов, которые британцы, скорее всего, не называют ни левыми, ни правыми, два первых поддерживают эвтаназию (52%) и считают, что Интернет и социальные сети играют негативную роль в современном обществе (51%). .

Каких взглядов придерживаются левые и правые?
Если спрашивать людей, является ли что-то левым или правым взглядом, не так уж полезно, то, возможно, будет более поучительно посмотреть, каких взглядов придерживаются левые и правые люди.
По данным YouGov Profiles, 28% британцев считают себя левыми, а 25% считают себя правыми. Еще 19% помещают себя в центр, а остальные 29% не знают.
Нажмите, чтобы увеличить
Данные показывают, что наиболее распространенная политическая точка зрения среди самопровозглашенных левых заключается в том, что переход на экологически чистые и возобновляемые источники энергии должен быть приоритетом, как считают 92%.Среди самопровозглашенных правых именно глобальный рост населения является проблемой, в которую верят 86%.
Однако эти взгляды, по-видимому, не отличаются на одном конце спектра от другого: 78% правых также считают, что приоритет следует отдавать зеленой и возобновляемой энергии, в то время как 78% левых также считают, что мировое население рост — проблема.
Таким образом, вместо этого лучший способ определить левые или правые взгляды — это посмотреть, каких взглядов люди, придерживающиеся одной крайности, скорее всего придерживаются по сравнению с теми, кто придерживается другой.
Использование этого метода раскрывает некоторые более узнаваемые партийные позиции. Мнение, которого правые, скорее всего, придерживаются по сравнению с левыми, состоит в том, что Великобритания должна выйти из ЕС (67% против 21%), в то время как мнение, которого левые придерживаются с большей вероятностью, чем правые, состоит в том, что Национальная служба здравоохранения улучшится за счет меньшего участия частного сектора, 84% против 36%.
Другие ключевые разногласия между левыми и правыми связаны с ядерным оружием (75% правых поддерживают его, в то время как 55% левых выступают против) и мультикультурализмом (54% правых считают, что это плохо для Британии, в то время как 77 % левых считают, что это было хорошо).
Данные также показывают, что поддержка эвтаназии — политическая точка зрения, которую британцы, скорее всего, считали ни левой, ни правой — также является наиболее жестко поддерживаемой двухпартийной точкой зрения: 83% левых и 82% правых поддерживают правых. чтобы врачи лишали жизни неизлечимо больных пациентов.

Какие взгляды есть у левых и правых людей, что они «не должны»
В то время как самые разные взгляды, которых придерживаются левые и правые люди, хорошо согласуются со стереотипным представлением о левых и правых, существует множество областей политики, в которых взгляды людей прямо противоречат этому. (Обратите внимание, как упоминалось выше, сама YouGov не выносила суждений о том, является ли та или иная политика левой или правой. Все приведенные ниже примеры относятся к тем, которые общественность считает левыми или правыми.)
Например, большинство левых британцев (59%) считают, что школьная дисциплина должна быть более строгой, что делает это правое мнение наиболее распространенным среди левых. Точно так же 55% левых считают, что уголовное правосудие в Великобритании слишком мягкое, большинство в 47% хотят видеть более жесткие ограничения на иммиграцию, а значительное меньшинство в 39% поддерживает смертную казнь, а 36% поддерживают наличие у Великобритании ядерного арсенала.
Наиболее распространенное «левое» мнение среди правых британцев состоит в том, что Палата лордов должна избираться в основном или полностью, на 60%. Большинство (57%) также считают, что правительство должно играть значительную или доминирующую роль в управлении экономикой, а 48% считают минимальную заработную плату слишком низкой. Множество правых также поддерживают национализацию железных дорог (47%) и ЖКХ (44%).
Конечно, как мы видели в начале, люди, по-видимому, не совсем понимают, как работает левое и правое, так что вполне может быть, что эти парадоксальные цифры просто отражают людей, неправильно классифицировавших себя (в конце концов, явно существует большой разрыв между 70% людей, которые могут поставить себя где-то на оси лево-право, и максимум половина, которые действительно могут определить наиболее стереотипную лево-правую политику).
Итак, мы посмотрели, как перекрываются взгляды людей на конкретные политические взгляды, и результат тот же: большое количество тех, кто придерживается ключевых левых взглядов, также поддерживает правую политику (и наоборот).
Например, среди британцев, которые поддерживают большее перераспределение богатства, 59% поддерживают смертную казнь, 72% считают систему уголовного правосудия слишком мягкой, а 68% выступают за ужесточение ограничений на иммиграцию.
Аналогично, среди британцев, которые хотят меньшего перераспределения богатства, 47% считают, что правительство играет доминирующую/значительную роль в управлении экономикой, 42% считают минимальную заработную плату слишком низкой, а 35% считают, что Великобритания несет ответственность за помощь бедным. нации.
Почему это важно? Британская политика более раздроблена, чем когда-либо прежде, партийная лояльность меняется, а линии разлома между левыми и правыми больше не имеют влияния (если они когда-либо были). Любой политик, который по-прежнему смотрит на электорат с точки зрения левых и правых, не только упускает возможность обратиться к избирателям, поддерживающим другие партии, но и потенциально не знает, насколько опасны его собственные избиратели.
Новый премьер-министр — человек, готовый бросить вызов ожидаемым политическим границам.Он дважды избирался мэром Лондона — города с левым уклоном по своей сути — и, несмотря на то, что политика жесткой экономии в течение десяти лет была консервативной политикой, похоже, он готов объявить об увеличении государственных расходов.
В нынешнем политическом ландшафте есть место для некоторых очень радикальных призывов, которые окажутся очень популярными. Это касается всех сторон, а не только Бориса Джонсона. Любой политик, желающий сделать это, может оказаться с ключами к победе.
Фото: Гетти
См. результаты идентификации левой/правой политики здесь, здесь, здесь, здесь и здесь
Узнайте больше о профилях YouGov
Угроза со стороны нелиберальных левых
4 сентября 2021
S ЧТО-ТО пошло не так с западным либерализмом. В основе классического либерализма лежит убеждение, что человеческий прогресс достигается дискуссиями и реформами. Лучший способ справиться с разрушительными изменениями в разделенном мире — это всеобщая приверженность личному достоинству, открытые рынки и ограниченное правительство. Тем не менее возрождающийся Китай насмехается над либерализмом за то, что он эгоистичен, упадочен и нестабилен. Дома правые и левые популисты гневаются на либерализм за его предполагаемую элитарность и привилегированность.
Послушайте эту историю
Ваш браузер не поддерживает элемент
Наслаждайтесь большим количеством аудио и подкастов на iOS или Android.
За последние 250 лет классический либерализм способствовал беспрецедентному прогрессу. Он не исчезнет в облаке дыма. Но она проходит суровое испытание, как и столетие назад, когда раковые опухоли большевизма и фашизма начали разъедать либеральную Европу изнутри. Либералам пора понять, против чего они выступают, и дать отпор.
Нигде борьба не является более ожесточенной, чем в Америке, где на этой неделе Верховный суд решил не отменять драконовский и странный закон против абортов. Самая опасная угроза духовному дому либерализма исходит от правых Трампа. Популисты очерняют либеральные здания, такие как наука и верховенство права, как фасады для заговора глубинного государства против народа. Они подчиняют факты и разум племенным эмоциям. Устойчивая ложь о том, что президентские выборы 2020 года были украдены, указывает на то, к чему приводят такие импульсы. Если люди не могут урегулировать свои разногласия с помощью дебатов и пользующихся доверием институтов, они прибегают к силе.
Атаку левых понять труднее, отчасти потому, что в Америке «либеральные» стали включать нелиберальных левых.На этой неделе мы описываем, как новый стиль политики недавно распространился на факультетах элитных университетов. Когда молодые выпускники устраиваются на работу в престижных СМИ, а также в политику, бизнес и образование, они приносят с собой ужас от ощущения «небезопасности» и повестку дня, зацикленную на узком видении достижения справедливости для угнетенных групп идентичности. Они также привнесли тактику для обеспечения идеологической чистоты, отказываясь от платформы своих врагов и отменяя союзников, которые нарушили правила, — с отголосками конфессионального государства, которое доминировало в Европе до того, как классический либерализм укоренился в конце 18-го века.
На первый взгляд, нелиберальные левые и классические либералы, такие как The Economist , хотят многого из того же. Оба считают, что люди должны иметь возможность процветать, независимо от их сексуальности или расы. Их объединяет подозрительность к власти и укоренившиеся интересы. Они верят в желательность перемен.
Тем не менее, классические либералы и нелиберальные прогрессисты едва ли могли расходиться во мнениях относительно того, как добиться этих вещей. Для классических либералов точное направление прогресса неизвестно.Оно должно быть спонтанным и идти снизу вверх — и оно зависит от разделения властей, чтобы никто и никакая группа не могли осуществлять постоянный контроль. Напротив, нелиберальные левые ставят во главу угла свою собственную власть, потому что они уверены, что реальный прогресс возможен только после того, как они сначала позаботятся о том, чтобы расовые, половые и другие иерархии были демонтированы.
Это различие в методах имеет глубокие последствия. Классические либералы верят в установление справедливых начальных условий и возможность развития событий посредством конкуренции — например, путем устранения корпоративных монополий, открытия гильдий, радикальной реформы налогообложения и обеспечения доступности образования с помощью ваучеров.Прогрессисты рассматривают laissez-faire как предлог, который влиятельные круги используют для сохранения статус-кво. Вместо этого они верят в навязывание «справедливости» — результатов, которые они считают справедливыми. Например, Ибрам X. Кенди, ученый-активист, утверждает, что любая политика в отношении дальтоников, включая стандартизированное тестирование детей, является расистской, если она в конечном итоге приводит к увеличению средних расовых различий, какими бы просветленными ни были ее намерения.
Мистер Кенди прав, когда хочет, чтобы антирасистская политика работала.Но его грубый подход рискует лишить некоторых детей из неблагополучных семей необходимой им помощи, а другим возможности реализовать свои таланты. Для процветания общества необходимо справедливое обращение с отдельными людьми, а не только с группами. Кроме того, у общества много целей. Люди беспокоятся об экономическом росте, благосостоянии, преступности, окружающей среде и национальной безопасности, и о политике нельзя судить просто по тому, способствует ли она какой-либо конкретной группе. Классические либералы используют дебаты для определения приоритетов и компромиссов в плюралистическом обществе, а затем используют выборы для определения курса.Нелиберальные левые считают, что рынок идей фальсифицирован так же, как и все остальные. То, что маскируется под доказательства и аргументы, по их словам, на самом деле является еще одним утверждением грубой силы элиты.
Прогрессисты старой школы остаются поборниками свободы слова. Но нелиберальные прогрессисты думают, что справедливость требует, чтобы поле боя было направлено против привилегированных и реакционных. Это означает ограничение их свободы слова, использование кастовой системы жертв, в которой те, кто наверху, должны подчиняться тем, кто больше претендует на восстановительное правосудие.Это также включает в себя создание примера предполагаемых реакционеров, наказывая их, когда они говорят что-то, что делается для того, чтобы заставить кого-то, кто менее привилегирован, чувствовать себя в опасности. Результатом являются вызовы, отмена и отказ от платформы.
Милтон Фридман однажды сказал, что «общество, которое ставит равенство выше свободы, не останется ни с тем, ни с другим». Он был прав. Нелиберальные прогрессисты думают, что у них есть план освобождения угнетенных групп. На самом деле это формула угнетения личности, и в этом она не так уж сильно отличается от планов правых популистов.По-разному обе крайности ставят власть выше процесса, цели выше средств, а интересы группы выше свободы личности.
Страны, управляемые сильными людьми, которыми восхищаются популисты, такие как Венгрия при Викторе Орбане и Россия при Владимире Путине, показывают, что неконтролируемая власть — плохая основа для хорошего правительства. Утопии вроде Кубы и Венесуэлы показывают, что цель не оправдывает средства. И нигде люди добровольно не подчиняются навязанным государством расовым и экономическим стереотипам.
Когда популисты ставят приверженность выше правды, они саботируют хорошее правительство. Когда прогрессисты делят людей на конкурирующие касты, они настраивают нацию против самой себя. Оба уменьшают институты, разрешающие социальные конфликты. Поэтому они часто прибегают к принуждению, как бы ни любили говорить о справедливости.
Если классический либерализм намного лучше альтернатив, почему он борется во всем мире? Одна из причин заключается в том, что популисты и прогрессисты патологически питаются друг другом.Ненависть, которую каждый лагерь испытывает к другому, воспламеняет его собственных сторонников — на благо обоих. Критика эксцессов собственного племени кажется предательством. В этих условиях либеральным дебатам не хватает кислорода. Достаточно взглянуть на Великобританию, где политика в последние несколько лет была поглощена спорами между бескомпромиссными сторонниками Брексита Тори и Лейбористской партией Джереми Корбина.
Аспекты либерализма идут вразрез с сущностью человеческой природы. Это требует, чтобы вы защищали право своих оппонентов говорить, даже если вы знаете, что они не правы.Вы должны быть готовы подвергнуть сомнению свои самые глубокие убеждения. Бизнес не должен быть защищен от бури созидательного разрушения. Ваши близкие должны продвигаться вперед только благодаря своим заслугам, даже если все ваши инстинкты склонны нарушать правила ради них. Вы должны принять победу своих врагов на выборах, даже если вы думаете, что они приведут страну к краху.
Короче говоря, быть подлинным либералом — тяжелая работа. После распада Советского Союза, когда их последний идеологический соперник, казалось, рухнул, высокомерные элиты потеряли связь со смирением и неуверенностью в себе либерализма. Они привыкли верить, что всегда правы. Они создали меритократию Америки, чтобы отдавать предпочтение таким людям, как они. После финансового кризиса они наблюдали за экономикой, которая росла слишком медленно, чтобы люди чувствовали себя процветающими. Далекие от того, чтобы относиться с достоинством к критикам белого рабочего класса, они высмеивали их предполагаемую неискушенность.
Это самоуспокоение позволяет оппонентам обвинять либерализм в длительных несовершенствах — и, из-за отношения к расе в Америке, настаивать на том, что вся страна была гнилой с самого начала.Перед лицом сохраняющегося неравенства и расизма классические либералы могут напомнить людям, что перемены требуют времени. Но Вашингтон сломлен, Китай мчится вперед, люди беспокойны.
Либеральная неуверенность
Высшее самоуспокоение было бы для классических либералов недооценивать угрозу. Слишком многие правые либералы склонны выбирать бессовестный брак по расчету с популистами. Слишком много левых либералов сосредотачиваются на том, что они тоже хотят социальной справедливости. Они утешают себя мыслью, что самый нетерпимый нелиберализм принадлежит маргиналам. Не волнуйтесь, говорят они, нетерпимость — часть механизма перемен: фокусируясь на несправедливости, они смещают центральную планку.
Но именно противодействуя силам, толкающим людей к крайностям, классические либералы предотвращают усиление крайностей. Применяя либеральные принципы, они помогают решать многие проблемы общества, не прибегая к принуждению. Только либералы ценят разнообразие во всех его проявлениях и понимают, как сделать его сильной стороной.Только они могут справедливо заниматься всем, от образования до планирования и внешней политики, чтобы высвободить творческую энергию людей. Классические либералы должны заново открыть для себя свой боевой дух. Они должны взять на себя хулиганов и отмен. Либерализм по-прежнему остается лучшим двигателем справедливого прогресса. Либералы должны иметь мужество, чтобы сказать это. ■
Эта статья появилась в разделе «Лидеры» печатного издания под заголовком «Угроза со стороны нелиберальных левых»
антиглобализация | общественное движение | Британика
антиглобализация , общественное движение, возникшее на рубеже 21 века против неолиберальной глобализации, модели глобализации, основанной на продвижении свободных рынков и свободной торговли.
Определения глобализации
Глядя на определения глобализации, данные видными социологами, такими как Энтони Гидденс, Дэвид Хелд и их коллеги, а также Роланд Робертсон, видно, что они сосредоточены на весьма схожих аспектах. Гидденс изобразил глобализацию в 1990 году как усиление социальных отношений во всем мире, когда локальные события формируются отдаленными событиями. Хелд и его коллеги писали в 1999 году, что глобализация иллюстрирует взаимосвязанность ближних и дальних регионов, что позволяет повысить социальную активность и властные связи.Робертсон отметил в 1992 году, что термин глобализация обозначает как сжатие мира, так и большее осознание мира как сущности.
Эти определения показывают, что центральными аспектами глобализации являются взаимосвязь, интенсификация, дистанцирование во времени и пространстве, детерриторизация, надтерриториальность, сжатие времени и пространства, действие на расстоянии и ускоряющаяся взаимозависимость. Глобализацию можно определить как растяжение социальных отношений в пространстве и времени: глобализирующаяся социальная система расширяет свои границы таким образом, что социальные отношения могут поддерживаться на больших пространственных и временных расстояниях. Глобализация основана на процессах расчленения, то есть на производстве пространственно-временной дистанцированности социальных отношений. Тем не менее, процессы высвобождения сопровождаются процессами повторного встраивания — процессами, которые приспосабливают новые социальные отношения к локальным (временным и пространственным) условиям. Глобализация предполагает растяжение практик и структур, составляющих социальные системы, во времени и пространстве, что приводит к увеличению интенсивности, протяженности, охвата и скорости социальных отношений; то есть существует более быстрый и широкий поток большего количества артефактов, людей и символов по сетям через пространство-время.Расчленение и повторное встраивание — это взаимосвязанные процессы, являющиеся выражением диалектики глобального и локального. Глобальное основано на взаимодействии местностей; местное приспособлено к местным обстоятельствам. Робертсон говорил об этом термином glocalization в 1994 году.
Общая тема, поднятая рядом теоретиков глобализации, таких как Гидденс, Мануэль Кастельс и Дэвид Харви, заключалась в том, что современные технологии, такие как компьютер, ускоряют социальные отношения и делают их более гибкими. История современного общества — это история глобализации и технологического ускорения транспортировки (данных, капитала, товаров, людей), что делает мир меньше: технологии все более эффективно опосредуют социальные отношения, так что кажется, что расстояния сокращаются. Технический прогресс привел к все большему отделению движения информации от движения ее носителей; движение информации набирало скорость намного быстрее, чем движение тел.Транспортные и коммуникационные технологии (железная дорога, телеграф, радиовещание, автомобили, телевидение, авиация, цифровые компьютерные коммуникационные технологии и цифровые сетевые технологии) особенно увеличили скорость глобальных потоков капитала, товаров, энергии, связи и информации. Земля все больше превращается в глобальную коммуникационную сеть, затрагивающую все сферы жизни общества. Знание сегодня весьма существенно оторвано от территориального пространства: оно не может располагаться в фиксированном и ограниченном территориальном положении, оно действует в значительной степени независимо от территориальной удаленности и выходит за пределы территориального пространства. Технологии, основанные на знаниях, такие как компьютер, способствуют делокализации и расчленению коммуникации в смысле создания пространственной и временной дистанции.
Неолиберальная глобализация
Доминирующей формой глобализации является неолиберальная глобализация. По мнению критиков, неолиберальная политика направлена на создание основы для экономики, позволяющей получать прибыль за счет минимизации инвестиционных затрат, сокращения социального обеспечения и проповеди индивидуализма.Они утверждают, что с подъемом неолиберализма все общество все больше подчиняется и проникается экономической логикой, то есть логикой товаров и накопления финансового капитала.
Неолиберализм часто ассоциируется со следующими характеристиками:

Государство уходит из всех сфер общественной жизни.

Проповедуется самопомощь, личная ответственность человека за свои проблемы и способность рынка регулировать себя без вмешательства человека.

Рост, производительность и конкуренция представлены как единственные цели человеческих действий.

Старые ультралиберальные идеи преподносятся как современные и прогрессивные.

Денежные и финансовые рынки гомогенизированы под влиянием нескольких стран.

Своего рода новый социал-дарвинизм доносит мысль о том, что в обществе и на рынке выживают только сильные и выдающиеся.

Установлены и институционализированы постоянная нестабильность заработной платы и условий жизни («гибкая эксплуатация»), индивидуализация трудовых договоров, государственная помощь и государственные субсидии для крупных корпораций.

Неолиберальные идеологии утверждают, что экономика независима от общества, что рынок является лучшим средством эффективной и справедливой организации производства и распределения и что глобализация требует минимизации государственных расходов, особенно на социальное обеспечение.

Эти события преподносятся как нечто неизбежное, самоочевидное и безальтернативное.

Неолиберальное государство создает правовую основу для гибкой заработной платы и гибкого рабочего времени.

Государство пытается содействовать капиталовложениям и техническому прогрессу с помощью субсидий, программ исследований и разработок (НИОКР), фондов и институциональной поддержки.

Государство все чаще пытается активизировать предпринимательское мышление, создавая новые формы самостоятельности и самозанятости, сокращая пособия по безработице и пособия, ужесточая критерии приемлемости, устанавливая санкции и программы принудительной активации (оплата труда, пособие на работу).

Пенсии все больше урезаются, пенсионный возраст повышается; поощряются частные пенсионные фонды.

Университеты считаются предприятиями, и поощряется сотрудничество между университетами и корпорациями.

Регулирование приобретает все большее значение и смещается на наднациональный, региональный и местный уровни, и устанавливаются сети или связи между городами, регионами и федеральными землями (в том числе на трансграничной основе).

Некоторые государственные функции переходят к гражданскому обществу (неокорпоратизм).

Государственные предприятия и службы все чаще приватизируются и коммерциализируются.

Социальное обеспечение все больше перемещается с частного на корпоративный уровень.

Транснациональные корпорации внедряют все более гибкие способы производства товаров, а сами они организованы как глобально распределенные фирмы, которые являются как политическими, так и экономическими субъектами.

Национальное государство трансформируется в конкурентное государство: существует конкуренция за хорошие условия экономического инвестирования между национальными государствами, и, следовательно, национальные государства часто вынуждены способствовать приватизации, дерегулированию и снижению заработной платы , трудовое законодательство и политика социального обеспечения для привлечения интереса транснационального капитала.В то время как капитал и транснациональные корпорации действуют на глобальном уровне, государство вынуждено осуществлять политические действия на национальном уровне.

Навигация по записям

Гомеш андре: Андре Гомеш (Португалия), Футбол: все о спортсмене
Эдуард стрельцов футболист биография личная жизнь: две супруги и мимолетная связь, сломавшая карьеру

Добавить комментарий Отменить ответ
Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *
Комментарий *
Имя *

Email *

Сайт

Найти:

Рубрики

Амкар

Арсенал

Без рубрики

Биография

Блохин

Волгарь

Зенит

Зидан

Зинедин Зидан

Месси

Месси Лионель

Мюллер

Новости

Олег Блохин

Разное

Роланд Мюллер

Рубин

Спортивные биографии

Урал

Урал-Поволжье

ФК Амкар

ФК Арсенал

ФК Волгарь

ФК Зенит

ФК Рубин

ФК Цска

Цска

2019 © Все права защищены. Карта сайта

марксизм христианство

Оригинальное состояние Первобытный коммунизм Райский сад

Задача Разделение труда, частная собственность Sin

Кризис Отчуждение / эксплуатация Моральное вырождение

Конфликт Классовый конфликт Добро vs. Зло

Разрешение Революция Возвращение Христа

Результат Социализм/Коммунизм Рай на Земле/Восторг