Фонтен Пьер Франсуа Архитектура биография Fontaine Pierre Francois
Фонтен Пьер Франсуа Леонар (Fontaine Pierre Francois Leonar), французский архитектор (1762-1853), один из основоположников стиля ампир, дизайнер и декоратор мебели и внутреннего убранства, по эскизам которого во Франции изготовляли лучшую мебель в стиле ампир, один из пионеров применения металлических (чугунных) конструкций в строительстве. Учился в Школе изящных искусств в Париже, затем жил в Риме, где изучал памятники античного зодчества.
В 1780 году во время занятий в парижской студии А.Ф. Пейра, Пьер Франсуа Фонтен познакомился с архитектором Шарлем Персье. Это знакомство переросло у архитекторов в многолетнее и плодотворное партнерство. Их активное сотрудничество началось в период работы художниками парижской Оперы (1792–1796). Придворные мастера Наполеона Бонапарта, формировавшие эстетику ампира, были впервые приняты будущим императором (тогда первым консулом) в 1799 году в Мальмезоне (под Парижем). Им была доверена переделка Эспланады инвалидов в «Елисейские поля павших воинов», где по замыслу должны были выставляться различные трофеи, в том числе и художественные (осуществлено не было). Позднее архитекторы обновили для супруги Наполеона Жозефины Бонапарт убранство Мальмезонского дворца (1800–1802), и с той поры им доставались многие самые престижные заказы.
Пьер Фонтен с 1801 года состоял еще и в должности правительственного архитектора. Среди их произведений наиболее известна Триумфальная арка на площади Каррузель в Париже (1806–1807), повторяющая структуру арки Септимия Севера в Риме. Изначально арка композиционно связывала дворцы Лувр и Тюильри (Персье и Фонтен внесли большой вклад в реконструкцию этих дворцов, однако большая часть этих работ не сохранилась). Мастера заново оформили Елисейский дворец в Париже (1816), загородные дворцы в Сен-Клу (1801 – 1804), Фонтенбло (1804-1807), Компьене (1806), Лекене (под Брюсселем, 1803) и Аранхуэсе (под Мадридом; 1800–е годы). Внесли большой вклад и в историографию искусства, издав в 1807 году и 1810 описания придворных церемоний и празднеств наполеоновского времени. Русские мастера декоративного искусства изучали стиль ампир по работам ведущих французских архитекторов и художников-орнаменталистов Шарля Персье и Пьера Фонтена, опубликовавших сборник орнаментальных гравюр с проектами для декорирования интерьеров. Именно творческому дуэту Персье – Фонтен мир обязан тем, что орлы, связки знамен, трофеи, лавровые венки стали тем художественным языком, который свойственен стилю ампир.
Русский император Александр I, продолжая традицию Екатерины II – общение с просвещенными умами Европы, состоял в переписке с Персье и Фонтеном. По его просьбе с 1809 г. двенадцать томов альбома архитектурно-декоративных новшеств под общим названием «Здания и памятники Парижа при правлении Наполеона I. Подготовлены для императора Александра архитекторами Персье и Фонтеном» посылались в Россию. В апреле 1814 года в завоеванном Париже Фонтену, который сопровождал русского императора в Тюильри и Лувре, поручили оформление пасхальной церемонии на площади Людовика XV в честь императора Александра; годом позже архитектор стал организатором парада русских войск в Вертю-ан-Шампань. В сентябре 1814 года Шарль Персье и Пьер Франсуа Фонтен отправили в Россию тринадцатый том альбома, посвященный французским фонтанам (этот громадный графический цикл из 13 альбомов ныне хранится в петербургском Эрмитаже).
Произведения лучших зодчих наполеоновской Франции Персье и Фонтена, созданные для России – это серия предметов для графа
Строганова и стол Бьенне, свадебный подарок по случаю бракосочетания в царской семье.
После 1814 года, когда Персье открыл собственную рисовальную школу и занялся
педагогической деятельностью, Фонтен реализовал
немало самостоятельных неоклассических проектов. Среди них выделяется Искупительная капелла в Париже (1816–1826) и госпиталь в
Понтуазе (1823–1827). Пьер Франсуа Фонтен продолжил реставрационные работы в Лувре и других дворцах, перестроил Орлеанскую галерею дворца Пале-Рояль
в Париже (1828-1829). Умер Пьер Франсуа Фонтен в Париже 10 октября 1853 года. Посмертно (в 1982 году) были изданы «Обзор парижских монументов», посланный им
императору России (1912), и обширный дневник, который он вел с 1799 года.
smallbay.ru
Шарль Персье и Франсуа Фонтен Архитектура
Французский архитектор Персье Шарль (Percier Charles) обучался искусству зодчества первоначально у А.Ф. Пера в Париже, в 1786-1792 изучал античное зодчество в Риме, а также творчество Джакомо Виньолы, Бальдассаре Перуцци, Джованни Баттиста Пиранези. Персье работал в основном в Париже, вместе с Пьером Франсуа Леонаром Фонтеном (с которым сотрудничал в 1794-1814), был ведущим мастером стиля ампир, законодателем вкуса в эпоху империи Наполеона I.
Совместные произведения архитекторов Персье и Фонтена (триумфальная арка на площади Каррузель в Париже, 1806; проекты мебели, декоративного убранства интерьеров, оформление празднеств), возрождающие мотивы древнеримской архитектуры, отличаются внушительной, несколько тяжеловесной торжественностью, стремлением к осуществлению синтеза архитектуры и декоративного искусства.
Шарль Персье (1764–1838) и Франсуа Фонтен (Francois Fontaine) (1762–1853) в несколько уменьшенных пропорциях воспроизводят античную арку Ceптимия Севера в триумфальной арке, установленной перед комплексом Лувра (ранее – на площади Каррузель, до наших дней не сохранившейся, 1806–1807) в Париже. Триумфальная арка была воздвигнута в 1806-1808 годах по проекту Пьера Франсуа Фонтена и Шарля Персье в честь побед Наполеона. В центре наверху арки были установлены четыре бронзовых коня, которых Наполеон приказал снять с венецианского собора Сан-Марко (квадрига коней была возвращена Италии после разгрома войск Наполеона при Ватерлоо в 1815 году). В настоящее время триумфальная арку венчает бронзовая квадрига со статуей Мира.
Персье и Фонтен перестраивали и отделывали интерьеры Лувра, Мальмезона, Фонтенбло и ряда других дворцов в соответствии с требованиями стиля ампир. Они украшали стены пилястрами и колоннами, потолки – кессонами, вводили много позолоты, предпочитая выделять золото на темно-синем или красном фонах, сочетать его с белым мрамором. Получают распространение орнаменты, составленные из военных доспехов, арабесок, пальметт, заимствованных из этрусского или египетского искусства, фантастические звериные мотивы.
Стиль ампир был строго выдержан и в прикладном искусстве, в тяжеловесной мебели с подчеркнуто геометрическими линиями и формами, в изделиях художественной промышленности, массивных, хорошо отделанных. Цельность и внушительная сила придавали своеобразное обаяние этому «большому стилю» 19 века в Западной Европе, несмотря на то что военная диктатура Наполеона наложила на него отпечаток сухости и холодности.
Поражение Наполеона и реставрация династии Бурбонов привели к разгулу реакции и обострению политической борьбы. В искусстве ясно
размежевываются различные направления, и прежде всего – противоборствующие: романтизм и классицизм.
История зарубежного искусства. Далее →
smallbay.ru
Архитектура стиля ампир Скульптуры Бертеля Торвальдсена
Во время империи Наполеона, который видел назначение искусства в прославлении своей личности и своих воинских подвигов, искусство вновь, как при Людовике XIV, подвергается строгой регламентации и государственной опеке. Классицизм перерождается в тяжеловесный и торжественный стиль ампир (поздний классицизм), очень цельный во всех проявлениях. Художественные особенности стиля ампир в архитектуре проявляются в широком применении ордерной системы, в противопоставлении больших плоскостей стен концентрированным декоративным деталям, в преобладании прямолиней¬ных очертаний, массивных геометрических объемов. Зданиям самого различного назначения стали придавать античные архитектурные формы. Так, Пьер Виньон (1762–1828) при постройке парижской церкви Мадлен, дополнившей ансамбль площади Согласия, обратился к величавой и компактной форме периптера.
Триумфальная арка
Ж.Ф.Т. Шальгрен
1806-1836
Франция, Париж
Церковь Сен-Мадлен
Б. Виньон, Ж.Ж. Бове
1807-1842
Франция, Париж
Триумфальная арка
на площади Карузелль
П.Ф.Л. Фонтен
1803-1833, Париж
Становится излюбленным мотив триумфальной арки. Архитектор Франсуа Шальгрен (1739– 1811) возвел как памятник военной славы императора величественную триумфальную арку(1806–1836) на площади Звезды (Этуаль, теперь пл. генерала де Голля). Поставленная на возвышении пологого холма, начинающегося у Елисейских полей, она завершает грандиозную панораму города. Арка, решенная в крупных формах с учетом рассмотрения ее на большом расстоянии, несет печать торжественности, парадности. Гладь стен подчеркнута усложненными тематическими скульптурными композициями.
Шарль Персье (1764–1838) и Франсуа Фонген (1762–1853) в несколько уменьшенных пропорциях воспроизводит античную арку Септимия Севера в триумфальной арке, установленной перед комплексом Лувра (ранее – на площади Карусель, до наших дней не сохранившейся, 1806–1807) в Париже.
Дворцовая площадь
Карл Росси
1819-1829
Санкт-Петербург
Арка Генштаба
К.И. Росси, С.С. Пименов,
В.Н. Демут-Малиновский
1819-1829
Театральная площадь,
Большой театр
О. Бове, А. Михайлов
1821-1853
Стиль ампир был строго выдержан и в прикладном искусстве, в тяжеловесной мебели с подчеркнуто геометрическими линиями и формами, в изделиях художественной промышленности, массивных, хорошо отделанных. Цельность и внушительная сила придавали своеобразное обаяние этому «большому стилю» 19 века в Западной Европе, несмотря на то, что военная диктатура Наполеона наложила на него отпечаток сухости и холодности.
Ясон, 1803 – 1828
Венера с яблоком
Ганимед, кормящий орла
Парис, 1811
Геба, 1806
Бертель Торвальдсен (Bertel Thorvaldsen) (1770 – 1844) – один из наиболее талантливых представителей позднего западно-европейского классицизма в скульптуре. В 1781-1793 он учился в Академии художеств в Копенгагене. Спустя годы Торвальдсен был избран ее президентом. В 1797-1838 скульптор жил и работал в Неаполе, а затем в Риме, и главные его произведения созданы в римский период. Основное внимание он уделял изучению античной скульптуры и произведений Рафаэля. По мнению мастера, античность была тем эталоном, к которому должно было стремиться современное Торвальдсену искусство. Образы величественных героев древности вдохновляли скульптора на протяжении всего его творческого пути. Подобно мастерам античности Торвальдсен работал в основном в мраморе. В мраморе создана и одна из самых знаменитых его статуй – статуя античного героя Ясона. Мастер представил Ясона в легком движении, словно стремящимся навстречу подвигам и славе. Его фигура выполнена по античным канонам красоты. Скульптор ставил своей целью воплотить в этом образе идеал человека и гражданина своей эпохи. Все произведения мастера отличаются строгой гармоничной композицией, виртуозной обработкой мрамора, пластической завершенностью. Другие известные произведения Бертеля Торвальдсена: Ганимед, кормящий Зевсова орла, Венера с яблоком, Геба, все – музей Торвальдсена, Копенгаген; статуя Е.А. Остерман-Толстой, Эрмитаж, Санкт-Петербург.
В России самым выдающимся архитектором ампира был Карл Иванович Росси. Он буквально преобразил Петербург, создав в нем ансамбли, до сих пор поражающие своим величием и размахом. Достаточно вспомнить Арку Генерального штаба и ансамбль Дворцовой площади, Площадь искусств и Михайловский дворец (ныне Русский музей), здания Сената и Синода или знаменитую улицу Зодчего Росси. Всего же по его проектам были построены или перестроены 13 площадей и 12 улиц. Подобного единства решения градостроительных задач мы, пожалуй, не встретим больше нигде.
Росси был принят двором, и по его проектам строились дворцы всем детям Павла I – построен дворец в Твери для Екатерины Павловны, перестроен Аничков дворец в Петербурге для Николая (будущего царя). Для вдовствующей императрицы возведен дворец на Елагином острове. Для младшего великого князя Михаила Павловича на свободном пространстве возле Михайловского замка, в строительстве которого Росси когда-то принимал участие вместе с В. Бренной, было решено построить роскошный Михайловский дворец. Его строительство началось в 1819 и закончилось вместе с внутренней отделкой в 1825 году.
Улица Зодчего Росси
К.И. Росси, 1828-1834
Санкт-Петербург
МГУ на Манежной
М.Ф. Казаков, Д.И. Жилярди
с 1786, Москва
На бывшем пустыре поднялся величественный желто-белый дворец с портиком посередине, двумя ризалитами по бокам и выступающими вперед крыльями флигелей. Главный фасад дворца смотрел не на Неву, как это было заведено еще со времен Петра I, а на спроектированную этим же архитектором великолепную площадь, соединенную с Невским проспектом небольшой, но широкой Михайловской улицей. Таким образом, с проспекта открывается красивый вид на центральную часть дворца. Позже одинаковые трехэтажные дома по обеим сторонам улицы, выполненные по проекту Росси, были перестроены, что изменило общее ощущение единства ансамбля. Но и сейчас первоначальный замысел архитектора можно себе представить, побывав на улице Зодчего Росси. На этой короткой прямой улице длиной 220 метров чувствуется его идея фасада улицы, улицы-ширмы, по сторонам которой расположились абсолютно симметричные корпуса, фасады которых организованы рядами сдвоенных дорических колонн, поднимающихся над аркадой первого тяжелого этажа. Их мерный ритм создает ощущение торжественности и монументальности. На подобный рискованный шаг – выстроить два одинаковых здания такой длины с ничем не перебиваемым ритмом колонн на довольно узкой улице и не вызвать ощущения унылой монотонности, мог решиться только очень талантливый зодчий. Улица упирается в тыльный фасад Александрийского театра, перед которым раскинулась Театральная площадь, выходящая на Невский проспект. С одной стороны на площадь выходит фасад Публичной библиотеки (1828-32), другой ее фасад обращен на Садовую улицу.
Таким образом, Росси виртуозно застраивает и объединяет общим ритмом целые кварталы и площади. Стиль Росси легко узнаваем. Свои ансамбли он задумывал как огромные театральные декорации, внутри которых должно разворачиваться какое-то действо. Его стихия – это большие открытые пространства и их архитектурная организация. Как бы продолжая торжественную тональность и масштаб Адмиралтейства, он работает над ансамблем Дворцовой площади. В 1761 году с одной стороны площади Ф.-Б. Растрелли был построен Зимний дворец в стиле барокко. Перед ним раскинулся огромный пустырь. В конце века по краям площади стали строить дома и только в 1829 году Росси ее преобразил. Выстроив фасад длиной 500 метров, он объединил здания Генштаба на южной стороне площади, вторя ее изгибу. В середине этого здания, напротив Зимнего дворца, Росси возводит знаменитую арку Генштаба высотой 28 и шириной 17 метров, увенчанную колесницей богини Победы, запряженной шестеркой лошадей. За ней расположилась вторая арка, расположенная под некоторым углом к первой. Это было вызвано необходимостью соединения Дворцовой площади с Большой Морской улицей, направление которой не совпадает с осью площади. По монументальному размаху и торжественности впечатления, производимого аркой Генштаба, Росси во многом превзошел древнеримских строителей триумфальных арок, посвятив свое творение победе русского оружия над Наполеоном. В 1834 году Росси построил еще одну необычную арку, перекинутую над улицей и соединившую два здания Сената и Синода на Сенатской площади. Правда, в этой постройке позднего ампира уже чувствуется некоторая казенность, сухость, повторение в который раз привычного мотива. Ампир был живым созидающим стилем ровно столько, сколько живы были в обществе идеи, его питавшие.
smallbay.ru
Марк Аврелий — Франсуа Фонтен
СВЯТОЙ ИМПЕРАТОР
Вступительная статья
Марк Аврелий занимает уникальное место в истории. И не потому, что это был философ на троне. Философов на троне было много. Марк Аврелий был праведник на троне. При этих словах мы обыкновенно представляем себе царя Федора Иоанновича, милого, кроткого добряка, бросившего неприятные его чистой душе дела управления на умного преступного Годунова. Но Марк Аврелий не был Федором Иоанновичем. Дни напролет, без отдыха он занимался делами государства. Даже в цирке римляне видели своего императора погруженным в чтение официальных бумаг. При этом управлял он прекрасно. Империя при нем благоденствовала. Когда же началась война с северными варварами, император, облаченный в доспехи, сел на коня, возглавив армию, и разбил врага. Какой уж тут Федор Иоаннович! Но кто же тогда?
Не было ни одного из современных Марку Аврелию писателей, кто оставил бы нам портрет императора. Не то чтобы век этот беден был талантами. Напротив, то время иногда называют «Греческое Возрождение». Тогда жили Лукиан, Апулей, Элий Аристид, астроном Клавдий Птолемей, возможно, Лонг, автор «Дафниса и Хлои», и математик Диофант Александрийский. Но эта эпоха не родила великого историка. Мы как живого видим перед собой Нерона, нарисованного Тацитом, а образ Марка Аврелия остается для нас далеким и туманным.
Но есть один памятник, который приоткрывает завесу, скрывающую от нас императора. Марк Аврелий говорил, что человек часто ищет уединения. Это самое естественное чувство. Только уединение это надо искать не в глуши, среди гор и дерев, но уходя внутрь себя, в свою душу. И вот это-то уединение внутри себя он описал в удивительной книге, которая называется «Размышления» и адресована «самому себе». Это не философский трактат, не поучение потомкам; это своего рода дневник. Вел его император всю жизнь. Многие страницы написаны в палатке, в диких варварских землях, когда полководец сидел ночью перед скудным ночником после дня, полного боевых трудов. Это не описание событий, которым он был свидетелем, не история жизни внешней. Это, если хотите, история его жизни внутренней, история его души. Это не связный текст, не рассуждения, а отрывочные мысли, из которых вырисовывается портрет их автора.
Он живет во дворце среди роскоши и великолепия. Но ему чужд весь этот блеск. Пышный церемониал вызывает у него одно отвращение (I, 17). Он смотрит на драгоценное пурпурное платье и думает: «Это просто шерсть овцы, окрашенная выделениями улитки». Он глядит на стол, уставленный аппетитнейшими блюдами, и говорит себе: «Вот труп рыбы. Вот труп птицы. А это труп поросенка» (I, 13). Ночью он лежит на голых досках, прикрытых лишь звериной шкурой (I, 1–6). Он живет в согласии с природой с «безыскусственной серьезностью» (I, 9). Он всегда завален делами, но ни одно самое неотложное дело не служит ему оправданием, чтобы не выслушать ближнего, не помочь ему (I, 12). Иногда его мучат острые боли, иногда еще более страшные душевные страдания, когда умер его ребенок. Но окружающие не видят в нем перемены. Он всегда верен себе (1, 8).
Слова его иногда звучат сурово. Но суровость эта обманчива. Перед нами человек, полный глубочайшей любви к людям, кротости и смирения. Подчас, если бы мы не знали имени автора, мы готовы были бы поклясться, что строки эти писал христианин, притом христианин истинный, не на словах только, а на деле. Какой подлинно христианской кротостью проникнуты его слова. Я, говорит он, благодарю богов за то, что меня всегда окружали такие хорошие люди. И еще я благодарю богов за то, что «мне ни разу не пришлось обидеть никого из них, хотя у меня такой характер, что… я мог сделать что-нибудь подобное» (I, 19). И еще он смиренно благодарит небеса за то, что «не было случая, чтобы я хотел помочь бедному или вообще нуждающемуся, но должен был отказаться за неимением средств» (I, 17).
Никогда не следует отвечать злом на зло, говорит Марк Аврелий. «Лучший способ оборониться — это не уподобляться обидчику» (VI, 6). «Если можешь, исправь заблуждающегося; если же не можешь, то вспомни, что на этот случай дана тебе благожелательность. И боги благожелательны» (IX, 11). Если же ты все-таки поддашься гневу, есть верный способ его обуздать. Обрати свои взоры на самого себя и подумай, безгрешен ли ты сам? Наверняка у тебя самого есть сходный грех. Быть может, преступника толкнула на грех страсть к наживе. Тогда подумай, свободен ли ты сам от сребролюбия? Вспомни затем, что его наверно грызла нужда, которой ты не знаешь. Так лучше не осуждай, а помоги этой нужде (X, 30).
Любить надо всех, даже своих врагов. Помни — «даже ненавидящие тебя по природе твои друзья» (IX, 26). «Благожелательность, если она искренняя… есть нечто неодолимое. Что, в самом деле, сделает тебе самый разнузданный насильник, если ты останешься неизменно благожелательным к нему… а в тот самый момент, когда он собирается сделать тебе зло, ты, сохраняя спокойствие, обратишься к нему: „Не нужно, сын мой: мы рождены для другого. Я-то не потерплю вреда, но ты потерпишь“». Только сказать это надо без внутренней обиды, без тайного желания покрасоваться собственным благородством, без снисходительного презрения к нечестивцу. И ни в коем случае не принимай вид наставника. Нет. Держись просто и смиренно (XI, 18).
Некоторые воображают, что гнев — признак мужественности. Неправда. Кротость и мягкость гораздо более достойны мужчины (ibid.).
А вот мысль, почти дословно повторяющая толстовскую: «Не живи так, точно тебе предстоит еще десять тысяч лет жизни. Уж близок час. Пока живешь, пока есть возможность, старайся стать хорошим» (IV, 17). «И каждое дело исполняй так, словно оно последнее в твоей жизни» (II, 5).
Однако искренен ли император? Многие владыки прикрывали медовыми словами дела темные и страшные. Да и не только владыки. Сколько прекрасных истин изрек Сенека. Но современники поговаривали, что, проповедуя аскетизм и бедность, он грязными путями наживает неслыханные богатства, а толкуя о смирении, безудержно рвется к власти. Не тот ли случай мы имеем с записками императора-философа?
Но нет. Все современники и ближайшие потомки хором твердят нам, что Марк Аврелий — праведник, святой, равного которому не бывало. «Не было человека в империи, который бы принял без слез известие о кончине императора. В один голос все называли его кто лучшим из отцов… кто великодушным, образцовым и полным мудрости императором — и все говорили правду» (Геродиан). На похоронах его случилось неслыханное. Недавно еще люди рыдали и бурно сетовали. Но сейчас вдруг все успокоились и явились с ясными лицами. «Несмотря на всеобщую скорбь, никто не считал возможным оплакивать его участь; так все были убеждены, что он возвратился в обитель богов, которые лишь на время дали его земле» (Капитолин). Все последующие императоры громогласно утверждали, что будут подражать ему. Он был идеалом для Юлиана Отступника. Но и враги Отступника, христиане, гонений на которых, кстати, Марк Аврелий не отменил, называют его добрым, великим и мудрым. Его лечащий врач Гален говорит о доброте императора как о вещи общеизвестной.
Почти каждое положение из «Размышлений» Марка Аврелия доказывается его жизнью. Он говорит, что нельзя ни на кого гневаться. И вот мы знаем, как взбалмошные капризные риторы бросали ему в лицо едкие и несправедливые упреки, а он неизменно сохранял доброжелательное спокойствие. Ни одно резкое слово не сорвалось с его языка. Он говорит, что надо быть снисходительным к ближним своим. Но судьба подвергла эту снисходительность большим испытаниям. Жена его была развратна; весь Рим гремел слухами о ее грязных и скандальных похождениях. Считали, что в конце жизни она вошла в заговор против мужа. Источники говорят нам, что император видел все, но терпел и прощал. В своих же «Размышлениях» он благодарит богов за то, что они послали ему такую жену (I, 17). Его легкомысленный и беспутный брат отравлял ему жизнь. Он был соправителем, но палец о палец не ударил, чтобы помочь Марку Аврелию. Вдобавок он кутил, бросал на ветер то, что годами скапливал в казне император. Его даже называли маленьким Нероном, хотя он и не был жесток. «Марк Аврелий, зная о нем все, делал вид, что не знает ничего, стыдясь упрекать брата».
Против Марка Аврелия восстал Авидий Кассий, которого он облагодетельствовал. Сам Кассий был убит солдатами. «Для всех было ясно, что он (император. — Т. Б.) пощадил бы его, если бы от него зависело». Всех же остальных бунтовщиков он простил. Город Антиохия за свое восстание поплатился лишь тем, что на некоторое время был лишен права на публичные игры.
Марк Аврелий говорит, что всегда старался помочь ближним. И мы знаем, как усердно занимался он благотворительностью. Как заботился о воспитании бедных детей и сирот.
Он пишет: «Умирая, не ропщи, а благодари богов» (II, 3). И он умер именно так. Все поражались его спокойствию, благости и терпению в страданиях.
Мы должны признать, что Марк Аврелий был искренен. Таково было единодушное мнение всей Античности. Итак, некогда существовал такой праведник, и праведник этот управлял Империей. Но как это возможно? Неужели политик, облеченный вдобавок огромной властью, может быть, не говорю уже святым, но просто хорошим человеком? Как удалось достичь святости Марку Аврелию? С этим тесно связан другой вопрос: что вообще удерживает человека на трудной стезе добродетели? Ради чего должен он быть хорошим? Обратимся вновь к его дневнику.
Марк Аврелий был стоик, а значит, верил, что миром управляют благие и разумные боги. Он не раз говорил об этом. И первая мысль, которая приходит в голову, что награда ждет праведника на небесах. Эту мысль часто высказывали стоики. Персей, ученик Зенона Китийского, считал, что души праведников становятся божествами. Цицерон, одно время близкий к стоикам, уверенно утверждал в каждом своем диалоге, что душа бессмертна. В «Сне Сципиона» герой поднимается на небо и видит на Млечном Пути сонм праведников. Именно там, когда душа сбросит оковы тела, начинается истинная жизнь. Убежденный стоик Катон Младший, когда Цезарь при нем сказал, что смерть — вечный сон, резко возразил: «Различны пути добрых и злых, и грешники попадают в места мрачные, бесплодные и отвратительные». Сенека же восклицает: «Этот краткий смертный век — только пролог к лучшей и долгой жизни». И он сравнивает земную жизнь с существованием зародыша в тесной темной материнской утробе. Но настанет день — день твоей земной смерти — и ты выйдешь оттуда. Тогда откроются перед тобой тайны природы, рассеется туман и в глаза тебе хлынет ослепительный свет. «Представь себе, каково будет это сияние, в котором сольется блеск бесчисленных звезд». Как же рисует рай для праведников Марк Аврелий?
И тут нас ждет неожиданность. Никакого рая нет, ибо нет вообще вечной жизни. Это не значит, что нет у нас души. Душа есть, это божественное начало в нас; о ней надо думать в первую очередь, махнув рукой на навязчивые требования тела. Но когда мы умираем, тело наше рассыпается на составные элементы, становясь землей, частью материи. Также и души наши разлагаются на элементы и возвращаются к «семенообразному разуму» (IV, 21). «Ты существуешь как часть Целого. Тебе придется исчезнуть в породившем тебя, правильнее, ты в силу изменений будешь поглочен его семенообразным разумом» (IV, 14).
Иногда говорят, что гелиоцентрическая картина мира мрачна. Ведь ранее Земля была в центре мироздания, человек же — в центре Земли. Само Солнце ежедневно совершало свой круг, чтобы согреть его, осветить его жизнь и дать созреть плодам земным, которые должны его насытить. Наука же разбила эту картину. Оказывается, Земля — ничтожная былинка, затерянная во Вселенной.
Но если мы рассмотрим мировоззрение Марка Аврелия, геоцентриста, религиознейшего человека, эта научная концепция покажется почти радостной. Земля, говорит он, — точка. Человек — былинка. Он стоит перед двумя безднами — прошлым и будущем. В них тонет все. «Сколько Сократов, сколько Эпиктетов поглотила уже вечность» (VII, 19). «Ничтожна жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет» (III, 10). Природа все время находится в движении — она рождает одно, поглащает другое, но ничего нового не производит. Все идет по кругу. Поэтому «безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или десяти тысяч лет. Ибо что ты увидишь нового?» (VII, 49) (IV, 14). «Что было вчера в зародыше, завтра уже мумия и прах» (IV, 49). «Сущность Целого подобна стремительному потоку; она все уносит с собой. Как жалки все эти политики!.. Хвастливые глупцы» (IX, 29). И самое сильное и страшное сравнение: «Для природы Целого вся мировая сущность подобна воску. Вот она слепила из нее лошадку; сломав ее, она воспользовалась ее материей, чтобы вылепить деревце, затем человека, затем что-нибудь еще» (VII, 33).
Смерть не зло, говорит Марк Аврелий. Она столь же естественна, как рождение или любовь. И принимать ее мы должны смиренно, безропотно, даже радостно. Это лишь простое разложение элементов, из которых слагается каждое живое существо (II, 17). «Ты взошел на корабль, совершил плавание, достиг гавани; пора слезать» (III, 3).
Но, быть может, надо жить для славы, этого идола древних римлян, ради которого они готовы были пожертвовать всем? Увы! Она вызывала у Марка Аврелия только грустную и презрительную улыбку. «Время человеческой жизни — миг… Ощущение — смутно; строение всего тела — бренно; душа — неустойчива; судьба — загадочна; слава — недостоверна… Жизнь — странствование по чужбине; посмертная слава — забвение» (III, 17). И далее: «Все земное ничтожно. Ничтожна даже посмертная память — слава. Она ничто для умершего, ничто для живого, суетный дар» (IV, 19). Бездна забвения поглотит все дела человеческие. «Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудет о тебе» (VII, 21).
Итак, после смерти тебя ждет ничто. Даже память о тебе погибнет. Где же тогда получит праведник свою награду? Здесь, на земле, отвечает Марк Аврелий. Ибо «боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям» (II, 11). Но как же так, спросит читатель. Разве мы все не знаем, как часто праведников гонят, мучат, не ценят при жизни; как часто умирает честный труженик в нищете, всеми забытый. А вор или разбойник живет, как царь. А сколько прекраснейших людей погибали в ранней юности! Какие страшные болезни испытали! Это ли мировая справедливость? Это ли забота богов? Дело в том, объясняет Марк Аврелий, что все эти якобы блага — всего лишь горсть пепла (V, 33). «Смерть и жизнь, слава и бесчестье, страдание и наслаждение, богатство и бедность — все это одинаково выпадает на долю как хорошим людям, так и дурным» (II, 11). Все это и не добро и не зло. Ибо зло для человека — только его собственный дурной поступок, добро — только его собственный добрый поступок (VII, 74; 13). И боги позаботились о людях и дали им свободу воли и способность творить добро. «Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, впасть или нет в истинное зло» (II, 11).
Что остается в этом зыбком, темном и равнодушном мире? «Есть ли что-нибудь, к чему следовало бы отнестись серьезно?» Только одно — твори добро и покорно принимай все, что ни пошлют тебе боги (IV, 33). И «пусть будет тебе безразлично, терпишь ли ты, исполняя свой долг, от холода и зноя, клонит ли тебя ко сну или ты уже выспался, плохо ли о тебе отзываются или хорошо» (VI, 2). Ноги не требуют награды за то, что ходят. Ведь на то они и созданы. «Точно так же человек, рожденный, чтобы творить добро; сделав какое-нибудь доброе дело… выполняет тем свое назначение и должен считать себя удовлетворенным» (IX, 42). «Все человеческое — есть дым… Чего же ты еще добиваешься? Почему тебе недостаточно достойно провести свой краткий век?» (X, 31).
Некоторые находят эти слова странными. Одно чувство долга, говорят они, не может заставить человека держаться пути добродетели. Христианский богослов Лактанций писал: «Без надежды на бессмертие, которое Бог обещает своим верным, было бы величайшим неразумием гоняться за добродетелями, которые приносят человеку бесполезные страдания и труд» (Div. Inst., IV, 9). Один пассаж из «Размышлений», как мне кажется, объясняет поведение Марка Аврелия. Есть люди, говорит он, которые, сделав добро, немедленно требуют у должника благодарности. Другие не требуют, но так гордятся своим поступком, что в самой этой гордости находят награду. Но поступать надо иначе. Надо делать добро, не отдавая в этом себе отчета. Будь как лоза, для которой естественно приносить виноград (V, 6). В этом, мне кажется, разгадка. Не философия заставляла Марка Аврелия делать добро, не вера в богов, не мечта о загробных наградах, не страх перед вечными муками. Нет. Для него добро было естественной потребностью, и он творил его так, как дерево, приносящее плоды.
Вряд ли кто-нибудь усомнится, что для такого государя, как Марк Аврелий, высокий сан был в тягость. Все те соблазны, которые неодолимо влекут людей к трону — богатство, власть, роскошь, раболепие окружающих, — для него не существовали. Были лишь каждодневные утомительные обязанности и еще более утомительный из-за своей бессмысленности церемониал. И несмотря на всю силу воли императора, ему порой бывало нелегко. Вот один из примеров. Марк Аврелий много лет воевал, даже умер в военном лагере. И вот мы раскрываем его дневник и с изумлением узнаем, что войну он презирал и ненавидел, недорого ценил славу. Но слава полководца казалась ему уж совсем ничтожной. Все полководцы в его глазах не стоили одного философа (VIII, 3). А вот, пожалуй, самая поразительная запись: «Паук горд, завлекши муху; кто гордится, подстрелив зайчонка, кто — одолев вепря… а кто — сарматов. Но разве не окажутся все они разбойниками, если поисследовать их основоположения» (X, 10). Действительно странные слова в устах императора, которого современники называли «доблестнейшим из полководцев» (Капитолин, 58).
Но он неуклонно следовал своему долгу, не жалуясь, не отлынивая от дела, не зная отдыха. «Есть люди, превосходящие тебя в искусстве борьбы. Но пусть никто не превзойдет тебя в преданности общественному благу» (VII, 52). А как он понимал это благо и свой долг государя? Тщетно мы будем искать в «Размышлениях» хоть какие-нибудь мысли о государстве и способе правления. Какая форма лучше — республика или монархия? Какой должна быть роль сената в Риме? Должна ли власть императора быть чем-то ограниченной? Все эти вопросы, так интересовавшие республиканца Цицерона, очевидно, совершенно не занимали Марка Аврелия. Многие философы увлекались построением утопий и идеального общества. Но Марк Аврелий, как мы узнаем из его дневника, относился ко всем этим проектам с полнейшим равнодушием. Чем объяснить этот странный феномен? Могут сказать, что политика вообще была противна Марку Аврелию. Верно. Но то был человек с необыкновенно развитым чувством долга. Боги поставили его во главе государства. Все свои силы он отдавал служению ему и просто обязан был думать о его устроении. Как же совместить с этим подобное странное равнодушие?
Дело в том, что император был убежден, что зло не в общественном строе, а в душах человеческих. «Кто изменит образ мыслей людей? А что может выйти без этого изменения, кроме рабства, стенаний и лицемерного повиновения?» (IX, 29). Поистине прекрасные слова! Но что же в таком случае остается правителю? Он должен заботиться о подданных и быть счастлив, если хоть немного облегчит их судьбу (ibid.). Так работал он изо дня в день. Внешние бури потрясали государство. Его самого терзали мучительные болезни. Дети один за другим умирали у него на руках. Жена, которую он так любил, строила за его спиной козни и позорила его имя. Его сын, единственный, которого сохранила ему судьба, был извергом и негодяем. Но ничто не могло заставить Марка Аврелия согнуться, отступить и бросить порученное ему Богом дело. «Я буду идти, неуклонно держась природы, пока не свалюсь; лишь тогда я отдохну, отдав свое дыхание тому, из чего я черпал его ежедневно, и возвратившись… в ту землю, которая столько лет кормила и поила меня, которая носит меня, топчущего ее и пользующегося сверх меры ее дарами» (V, 4). Поистине у этого человека был железный дух.
* * *
Фигура Марка Аврелия во все времена привлекала к себе внимание. Однако предлагаемая читателю книга отличается от остальных. Дело в том, что писал ее не историк. Франсуа Фонтен — высокопоставленный чиновник в Европейском сообществе. Он много работал над созданием единой Европы. Иными словами, перед нами профессиональный политик. Римской империей он увлекается, увидев в ней прообраз единой Европы. Это может шокировать историков: как, о такой сложной переломной эпохе пишет человек, который даже источников в подлиннике прочесть не может! Но именно личность автора придает определенный интерес книге. В самом деле, математик лучше разберется в «Началах» Евклида, а астроном — в сочинениях Клавдия Птолемея, нежели любой историк. Быть может, и политик современный лучше поймет политика римского?
И действительно, Фонтен сумел взглянуть на Рим со стороны. Наши историки называют Рим первых веков нашей эры деспотией. И это естественно. Ведь они мысленно сравнивают его с Республикой, причем и ее-то считают недостаточно демократичной, потому что в свою очередь сравнивают с Афинской демократией. Но Фонтен сравнивает Империю с тем, что видит перед глазами и так хорошо знает — с современными демократиями. И он находит, что Рим мало чем от них отличался. Общество времен Антонинов было, по его словам, «либеральным и открытым». Была полная свобода слова, работало местное самоуправление. Император — тот же президент, только управляющий длительное время. Можно возразить, что императорская власть была наследственной. Но автор парирует этот довод. Во-первых, говорит он, «президентская власть имеет тоже тенденцию делаться наследственной»; во-вторых, императорская власть, строго говоря, не переходила по наследству. Считалось, что император выбирает самого достойного, усыновляет и передает ему власть. Поэтому Фонтен невольно представляет себе Антонина «затянутым в черный костюм, приносящим присягу на Библии в одном из современных англосаксонских парламентах».
При этом оба «президента» — и Антонин, и его преемник Марк Аврелий — были выше всяких похвал. Антонин — образец бескорыстного служения обществу. Марк Аврелий — вообще «один из самых добросовестных правителей, когда-либо существовавших». Команда у них тоже была великолепная. Римская администрация работала честно, энергично и необыкновенно добросовестно.
Точно так же мы привыкли представлять себе Рим кровавым колонизатором, который соорудил свой трон на костях покоренных народов. Фонтен рисует совершенно иную картину. Он приводит слова грека Элия Аристида, современника своего героя: «Благодаря вам (римлянам — Т. Б.) весь мир стал общей родиной людям. Варвар и грек безопасно могут отправляться, куда заблагорассудится. Чужестранцы повсюду встречают гостеприимство. Каждое ваше дело подтверждает слова Гомера, сказавшего, что мир есть общее достояние… Повсюду вы улучшили жизнь, утвердили закон и порядок… Человечество… благодаря вам наслаждается благоденствием и процветанием». И автор говорит, что Рим действительно осуществил вековечные чаяния человечества. Все народы Средиземноморья цивилизовались, земли очищены от разбойников, повсюду проведены широкие безопасные дороги, введена единая монета, общие меры, честная администрация и, главное, всеобщий мир и порядок. «Появилась новая идея: идея общечеловеческой солидарности». Он описывает жизнь римской Галлии: тихая мирная страна процветала под надежной защитой Рима. Приведя множество фактов, автор иронически замечает: «Понятно, до какой степени мифичен образ распятой и растоптанной завоевателями провинции».
Фонтен приходит к парадоксальному на первый взгляд выводу: внешняя политика Рима в то время была самой миролюбивой! Действительно, Рим, утверждает он, занят был только тем, чтобы защитить своих цивилизованных и совершенно отвыкших от войны подданных от натиска агрессивных соседей. С одной стороны, была Парфия во главе с экстремистами-фанатиками, стремившимися смести с лица земли ненавистную западную культуру. С другой — варвары-германцы, которые напирали на границы империи, желая разграбить богатые культурные города.
Эта точка зрения полезна особенно нам, ибо в нашей науке долго бытовал односторонний взгляд на Рим как на мрачную тюрьму народов. При таком взгляде становится совершенно непонятно, почему в течение первых веков нашей эры все жители империи получили римское гражданство; почему жители завоеванных силой оружия Испании и Галлии с гордостью называли себя римлянами; почему все средневековые папы и германские императоры пытались возродить Римскую империю. Мы знаем подобные колоссальные империи Востока, например Ассирию. Восставшие народы разрушили ее, стерли с лица земли великолепную столицу Ниневию, «логово львов», как называли ее пророки. Сама память о ней была предана проклятию. И греческие ученые тщетно спрашивали, где же находилась столица некогда мощной державы. Да и персы не оставили у покоренных народов доброй памяти. Между тем все европейские народы спешат возвести себя к римлянам, а папа называет себя pontifex maximus. Сам Фонтен, потомок галлов, завоеванных Юлием Цезарем, с гордостью утверждает, что его страна — истинная наследница великого Рима.
Все это, на мой взгляд, хотя и спорные, но удачные моменты. Менее удачно другое. Книга посвящена Марку Аврелию. Действительно, мы узнаем, чем болел император, имена его учителей, хронологию его походов. Но это только рамка портрета, а внутри нее пустота. Марк Аврелий для нас остается загадкой. Автор и сам это, видимо, ощущает. И вот он зовет на помощь врачей, сексологов, психоаналитиков. Мы не знаем, что это за человек, который среди грязи политики остался чистым, среди роскоши — нищим и всегда самим собой. Видимо, Фонтен полагает, что и добр-то император был от слабости. Между тем у каждого, кто прочтет «Размышления», остается впечатление огромной, хотя и мрачной силы.
Но почему же такое прекрасное, совершенное государство, каким была Римская империя, так быстро после Марка Аврелия погрузилось во мрак и смуту? Общество это, говорит Фонтен, не имело перспектив, ибо оно не знало научно-технического прогресса с его неисчерпаемыми возможностями роста. Поэтому кончается книга на оптимистической ноте — Рим погиб, но нам предстоит светлое будущее.
Из труда Фонтена рисуется такой образ. Марк Аврелий — последний осколок прежней культуры. На империю вот-вот хлынут варвары. Изнутри ее разрушает анархия и новое могучее духовное течение — христианство. Он же ничего не видит и не слышит, но мягко и бессильно протягивает руку, чтобы их остановить.
Татьяна Бобровникова
litresp.ru
МАЛЬМЕЗОН • Большая российская энциклопедия
Авторы: П. С. Павлинов
МАЛЬМЕЗО́Н (Malmaison), дворцово-парковый ансамбль и музей в г. Рюэй-Мальмезон (к западу от Парижа) во Франции.
Фото П. С. Павлинова Дворец Мальмезон. Спальня Жозефины Бонапарт. Ок. 1810. Архитекторы Ш. Персье и П. Ф. Л. Фонтен, мебельный мастер Ф. О. Жакоб-Демальтер.
Дворец построен в 1610-е – нач. 1620-х гг. (достраивался в 1686; крылья дворца, выходящие в сад, расширены ок. 1780). В 1799 поместье приобрела Жозефина Бонапарт (см. Богарне Ж. де), жена первого консула, будущего имп. Наполеона I. По возвращении Наполеона Бонапарта из Егип. экспедиции дворец до 1802 использовался как место заседаний министров Консульства. В 1800-е гг. по проектам архитекторов Ш. Персье и П. Ф. Л. Фонтена созданы новые интерьеры в стиле ампир (реставрированы к 1992). В мае 1814 дворец посетил Александр I, который купил часть дворцового собрания произведений иск-ва (ныне в Эрмитаже, С.-Петербург). После смерти Жозефины (1814) М. принадлежал Э. де Богарне, с 1828 – швед. банкиру Й. Хагерману, с 1842 – вдове исп. короля Фердинанда VII Марии Кристине, с 1861 – франц. имп. Наполеону III. В 1906 здесь открыт музей Наполеона I и его эпохи, в который также входит близлежащий дворец Буа-Прео (приобретён Жозефиной в 1810, перестроен в 1854–55; в 1926 передан государству; совр. экспозиция с 1958).
В помещениях дворца (Золотой салон; зал приёмов Первого консула, имитирующий воен. тент; зал Маренго с картинами побед императора работы Ф. Жерара, А. Ж. Гро, и др.) экспонированы портреты работы Ж. Л. Давида, А. Л. Жироде-Триозона, П. П. Прюдона, Р. Лефевра, Ж. Б. Изабе, скульпторов Дж. Б. Комолли и Ж. Шинара; мебель; реликвии, связанные с Наполеоном I (его трон из Фонтенбло, походная кровать, на которой он умер, посмертная маска, одежда, книги, документы).
В парке – летний павильон, павильон экипажей, конюшни, розарии, сад с экзотич. растениями ботаника Э. П. Вентена. К западу от дворца сохранился фрагмент одного из первых во Франции пейзажных парков (план 1805, арх. Л. М. Берто) с каскадами и дерев. мостами (1806–07). Рядом расположены: дворец Малый Мальмезон (1803–05), ц. Святых Петра и Павла с надгробными памятниками Жозефины (1814–25, скульптор П. Картелье) и её дочери королевы Гортензии.
bigenc.ru
ПЕРСЬЕ • Большая российская энциклопедия
Фото П. С. Павлинова Ш. Персье (совместно с архитектором П. Ф.Л. Фонтеном). Триумфальная арка на площади Каррузель в Париже. 1806.
ПЕРСЬЕ́, Персье-Басан (Percier-Bassant) Шарль (22.8.1764, Париж – 5.9.1838, там же), франц. архитектор. По разным сведениям, учился на рисовальщика и декоратора у разных мастеров и посещал школу Сен-Ком в Париже. Затем поступил в мастерскую арх. А. Ф. Пера в Королевской академии архитектуры, где в 1780 познакомился с П. Ф. Л. Фонтеном, ставшим соавтором б. ч. работ П.; вместе они считаются основоположниками франц. ампира. В 1786–91 П. – пенсионер в Риме. В 1792–96 П. и Фонтен работали как сценографы в Парижской опере. С 1799 они получали заказы от будущего имп. Наполеона I и его жены Жозефины Богарне (напр., оформление интерьеров дворца Мальмезон), в 1801–04 вместе занимали должность архитекторов правительства, затем Фонтен служил на этом посту один, но его сотрудничество с П. продолжалось до 1814. К их совместным работам относятся галерея Наполеона (1804–11) и др. помещения в Лувре, триумфальная арка на пл. Каррузель в Париже (1806), интерьеры Компьенского замка (1808–11, совм. с арх. Л. М. Берто и др.), дворца Каса-дель-Лабрадор в Аранхуэсе (1808), проект дворца короля Римского (Наполеона II) на холме Шайо в Париже (1810–14) и др. П. и Фонтен исполнили также серию из 114 рисунков новых парижских зданий, заказанную имп. Александром I (1810–15; изд. «Journal des monuments de Paris envoyé par Fontaine а̀ l’empereur de Russie» в 1912). В этих произведениях, а также в эскизах П. для мебельного мастера Ж. Жакоба (обстановка для зала заседаний Конвента в Тюильри, 1793, и др.), Севрской мануфактуры («Стол маршалов» из бисквита, бронзы и золота, проект, 1807, реализация 1808–11) и т. д. проявился его талант оформителя и декоратора. Также работал как иллюстратор (издания сочинений Горация, 1799; басен Ж. де Лафонтена, 1802). В 1797 П. основал в Париже архит. школу рисования, где преподавал до конца жизни.
bigenc.ru
Фонтен — это… Что такое Фонтен?
Жюст Фонте́н (фр. Just Fontaine; родился 18 августа 1933 года в Марракеше, Марокко) — выдающийся французский футболист, обладатель рекорда по количеству голов, забитых на одном чемпионате мира — 13 мячей на ЧМ-1958 в Швеции.
Клубная карьера
Фонтен начинал свою карьеру в любительском клубе своего родного города Марракеш, затем перешёл в более сильный клуб «УСМ Касабланка», где играл с 1950 по 1953 год. Следующие три сезона играл уже во Франции. Его клуб «Ницца» в первый же сезон вместе с Фонтеном завоевала Кубок Франции, а в 1956 году выиграла чемпионат. В том же году он перешёл в «Реймс», заменив Раймона Копа, и забил 121 гол за шесть сезонов. Всего Фонтен забил 166 голов в 200 матчах в высших лигах, и четыре раза выигрывал чемпионат — 1956, 1958, 1960, 1962.
Дебют Фонтена в сборной Франции состоялся 17 декабря 1953 года, в матче против Люксембурга (8:0). В той игре он сделал хет-трик. За семь лет выступлений за сборную Фонтен сыграл в 21 матче и забил 30 голов. Последний матч за национальную команду был сыгран 11 декабря 1960 года с Болгарией (3:0)
Фонтен после завершения карьеры работал тренером сборной Франции в 1967, но только на два матча — оба товарищеских и оба закончились поражением «трёхцветных».
Карьера в сборной
Матчи и голы Фонтена за сборную Франции
Итого: 21 матч / 30 голов; 12 побед, 4 ничьи, 5 поражений.
Достижения
Статистика выступлений
| Клуб | Сезон | Лига | Кубки[1] | Еврокубки[2] | Другие[3] | Итого | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Игры | Голы | Игры | Голы | Игры | Голы | Игры | Голы | Игры | Голы | ||
| Ницца | 1953–54 | 24 | 18 | 7 | 3 | 0 | 0 | 0 | 0 | 31 | 21 |
| 1954–55 | 28 | 20 | 4 | 2 | 0 | 0 | 0 | 0 | 32 | 22 | |
| 1955–56 | 17 | 5 | 3 | 4 | 0 | 0 | 1 | 0 | 21 | 9 | |
| Итого | 69 | 43 | 14 | 9 | 0 | 0 | 1 | 0 | 84 | 52 | |
| Реймс | 1956–57 | 31 | 30 | 1 | 1 | 0 | 0 | 0 | 0 | 32 | 31 |
| 1957–58 | 26 | 34 | 6 | 5 | 0 | 0 | 0 | 0 | 32 | 39 | |
| 1958–59 | 32 | 24 | 3 | 2 | 7 | 10 | 0 | 0 | 42 | 36 | |
| 1959–60 | 28 | 28 | 2 | 2 | 0 | 0 | 0 | 0 | 30 | 30 | |
| 1960–61 | 7 | 4 | 0 | 0 | 1 | 0 | 0 | 0 | 8 | 4 | |
| 1961–62 | 7 | 2 | 1 | 3 | 0 | 0 | 0 | 0 | 8 | 5 | |
| Итого | 131 | 122 | 13 | 13 | 8 | 10 | 0 | 0 | 152 | 145 | |
| Всего за карьеру | 200 | 165 | 27 | 22 | 8 | 10 | 1 | 0 | 236 | 197 | |
Библиография
- Just Fontain. Reprise de volée, Paris, Solar, 1970
- Just Fontain. Mon mundial, Famot, 1978
Примечания
Ссылки
| Лучшие бомбардиры Кубка европейских чемпионов / Лиги чемпионов УЕФА | |
|---|---|
1956 Милутинович | 1957 Вайоллет | 1958 Ди Стефано | 1959 Фонтен | 1960 Пушкаш | 1961 Ж. Агуаш | 1962 Штрель | 1963 Алтафини | 1964 Ковачевич, Маццола, Пушкаш | 1965 Эйсебио и Торриш | 1966 Эйсебио и Альберт | 1967 ван Химст и Пипенбург | 1968 Эйсебио | 1969 Лоу | 1970 Джоунс и Чиндвалль | 1971 Антониадис | 1972 Кройф, Дунаи, Макари, Такач | 1973 Мюллер | 1974 Мюллер | 1975 Мюллер и Маркаров | 1976 Хайнкес | 1977 Мюллер и Кучинотта | 1978 Симонсен | 1979 Сульсер | 1980 Лербю | 1981 Румменигге, Макдермотт, Сунесс | 1982 Хёнесс | 1983 Росси | 1984 Сокол | 1985 Платини и Нильссон | 1986 Нильссон | 1987 Цветкович | 1988 Р. Агуаш, Феррери, Маккойст, Мичел, Хаджи, Маджер | 1989 ван Бастен | 1990 Папен и Ромарио | 1991 Папен и Пакульт | 1992 Папен и Юран | 1993 Ромарио | 1994 Куман и Руфер | 1995 Веа | 1996 Литманен | 1997 Маккойст | 1998 Дель Пьеро | 1999 Шевченко | 2000 Ривалдо, Жардел, Ребров, Рауль | 2001 Жардел и Шевченко | 2002 ван Нистелрой | 2003 ван Нистелрой | 2004 Морьентес | 2005 Адриано | 2006 Шевченко | 2007 Кака | 2008 К. Роналду | 2009 Месси |
dal.academic.ru