Фашисты это левые или правые: «Фашисты левые или правые? Буду рад приведённым примерам!»

Содержание

Нацизм: правый или левый? | Krynica.info

Пол Джосси, оригинал – The Federalist, перевод – Liberty & Reason

Как только они вступают в политические дебаты, молодым правым сразу же говорят: “Вы нацисты”. Но большинство исторических данных говорят прямо о противоположном.

Нацисты были левыми. Это утверждение является богохульством для академий и мейнстримных СМИ, поскольку все знают, что нацисты были выродившимися правыми, вызванными токсичным капитализмом и расизмом. Но в то же время, доказательства, что головорезы Адольфа Гитлера были левыми, хоть и дискуссионны, но убедительны.

Спор о корнях нацизма всплыл благодаря столкновениям между альт-райтами и движением антифа и недавним книгам с альтернативным взглядом на историю, вроде последней книги Динеша Д’Соузы и книг других авторов.

Язвительность и отсутствие искренности от якобы опирающихся на факты академиков и СМИ не удивительны. Они подавляют несогласную точку зрения в чувствительных вопросах, чтобы поддерживать свои нарративы и обеспечивать диктат своей культурной гегемонии.

Как бы это было неудобно для тех, кто пытается формировать общественное мнение, альтернативный взгляд на Третий Рейх существовал и он был описан лучшими умами своего времени. Мнения того периода, возможно, имеют больший вес, потому что они не обременены последующим раскрытием масштабов преступлений нацистского режима.

Книга Фридриха Хайека “Дорога к рабству” является одним из таких взглядов. Опубликованная в 1944 году, она остаётся классикой для правой молодёжи, чтобы открыть для себя свои интеллектуальные корни. Это своего рода академический вариант книги “1984”, которая предупреждает о тенденции социализма к планированию и тоталитаризму.

Один аспект книги может шокировать ваше сознание. Хайек описывает нацизм как “подлинное социалистическое движение”, то есть левое движение по современным американским стандартам. Действительно, книга австрийца Хайека выросла из его эссе “Национальный социализм”, идеи которого полностью противоречили господствующей мысли в Лондонской школе экономики, где он преподавал. Британские элиты рассматривали нацизм как злостную капиталистическую реакцию на просвещенный социализм – точка зрения, которая сохраняется и по сей день.

Левые в лучшем случае признают, что они коммунисты. Это немного успокаивает, потому что, несмотря на гору трупов, которые оставил после себя коммунизм, он всё же якобы противостоит расизму. Но это ложь.

Социалисты встречаются во всех партиях

В этих дискуссиях всплывает проблема идеологических ярлыков. Они податливы и запутаны, а приверженцы их используют в партийных интересах. Они также меняются со временем. Политический бренд президента Трампа запутывает ситуацию ещё больше, по крайней мере, в риторике, если не в политике.

Термины “консерватор” и в особенности “либерал” изменились со временем и имеют разные значения в Соединенных Штатах и в Европе. Сам Хайек, у которого был скорее европейский взгляд на консерватизм, опасался ярлыков. Он отвергал и термин “консерватор”, и термин “либертарианец” и посвятил свою самую знамению книгу “социалистам всех партий”.

Для точности, я воздержусь от использования терминов “консервативный” и “либеральный”, только если не буду приводить цитаты, и буду использовать термины “правый” и “левый” в том смысле, который принят в современной Америке. Правые – это те, кто поддерживают рыночный капитализм, считают, что индивидуум является основной политической единицей, верят в права собственности и в целом недоверчиво относятся к правительству с его бесчисленным количеством государственных служб, и не верят в правительственное решение социальных проблем. Они рассматривают семью и гражданские институты, такие как церковь, необходимыми элементами противовеса государственной власти.

Эти люди не считают, что частный бизнес должен обеспечивать своих наёмных сотрудников программами контроля над рождаемостью и не считают, что государство должно заставлять пекарей обслуживать кого-либо против их убеждений. Они считают, что решение проблемы языка ненависти – ещё больше свободы слова, а решение насилия с применением оружия – ещё больше оружия на руках у населения. Эти люди говорят о свободе, как методе принятия индивидуальных решений (контрпримером может быть вопрос гей-браков, но это позитивное право – “дайте мне что-то” – вместо негативного права – “оставьте меня в покое”).

Левые верят в прямо противоположное. Они не доверяют эксцессам и неравенству капитализма. Они отдают предпочтение групповым правам и политике идентичности. Они считают, что такие факторы как раса, этническая принадлежность и пол являются ключевыми политическими факторами. Они не верят в право собственности.

Они убеждены, что правительство должно решать социальные проблемы. Они призывают к вмешательству правительства, чтобы “уравнять” различия и сделать наше общество более инклюзивным (как они видят эту инклюзивность). Они верят, что свободный рынок провалился в таких вопросах, как финансирование политических кампаний, имущественное неравенство, минимальная зарплата, доступ к здравоохранению и устранение исторической несправедливости. Эти люди говорят о “демократии” как методе коллективных решений.

Это определение смещает нацизм влево

В свете такой дефиниции, нацисты находятся твердо слева. Национал-социализм был коллективистским авторитарным движением, которым руководили “воины социальной справедливости”. Этот бренд “справедливости”, основанный на некоторых неизменных характеристиках, идеально сочетается с его современным аналогом. Нацистский идеал основывался на политике идентичности, базировавшийся на верховенстве народа, или volk, и взывал к правительственному решению всех социальных проблем. Поскольку это был национал-социализм, нация являлась базовой характеристикой для тех, кто развязал Великую войну.

Как сказал Хайек в 1933 году, когда нацисты пришли к власти: “Я более чем уверен, что реальный смысл немецкой революции состоит в том, что экспансия коммунизма в сердце Европы произошла, но не была признана, поскольку фундаментальное сходство методов и идей скрывалось разной фразеологией и основывалось на разных привилегированных группах”.

Нацизм и социализм боролись против индивидуализма Джона Локка, Адама Смита, Монтеське и других мыслителей, чьи идеи глубоко повлияли на основание Соединенных Штатов и лучше всего описывают взгляды современных американских правых. Эти мыслители легко вписываются в идеи Австрийской экономической школы Хайека, которая боролась против империалистической Немецкой исторической школы и марксизма.

Хайек знал, о чём он говорил. Он был интеллектуальным гигантом ХХ века. Его сборник работ включает 19 книг; он получил Нобелевскую премию по экономике и Президентскую медаль свободы и удостоился чести стать “любимым интеллектуальным гуру” Мэгги Тэтчер.

Но Хайек всего один человек. Интеллигенция на протяжении всей его жизни атаковала его как реакционера. Может быть, он ошибался.

Хайек не единственный, кто так считал

Но доказательства, свидетельствующие, что нацисты были левыми, выходят далеко за рамки взгляда одного ученного. Философски нацистская доктрина хорошо сочеталась с другими штаммами социализма, которые разрастались по Европе в то время.

Первая встреча Гитлера, который тогда еще был армейским капралом, и “Национальной рабочей партии” произошла, когда член партии читал речь под названием “Как и что означает то, что капитализм должен быть ликвидирован?”.

Нацистская хартия, опубликованная год спустя в соавторстве с Гитлером, социалистическая почти в каждом аспекте. Она требует “равенства для немецкого народа”; подчинение человека государству; разрушение “рентного рабства”; “конфискацию военных прибылей”; национализации индустрии; распределения прибыли в тяжелой промышленности; крупномасштабного социального обеспечения; “коммунализации всех торговых складов и сдачу их в дешёвую аренду маленьким фирмам”; “свободной экспроприации земель в целях общественных нужд”; отмены “материалистического римского права”; национализации образования; национализации армии; государственной регуляции прессы и сильной централизованной власти в Рейхе. Она также была расистской и антимигрантской.

В некоторых аспектах нацисты следовали хартии неукоснительно. Они рассматривали детей как собственность государства с самого раннего детства и воспитывали их в государственных школах и клубах. У личности были ограниченные права за пределами volk. Жизни немцев принадлежали народу и государству. Групповая идентичность определяла индивидуальные права и положение в социальной иерархии.

Никаких противовесов государственной власти не существовало. Крест не играл никакой роли по сравнению со свастикой. Размышления Гитлера о церкви были порой двусмысленными, но в целом негативными. “Как только я разберусь с другими проблемами, – как-то заявил он, – я возьмусь за церковь. Я накину на неё верёвки”.

Когда ему сказали, что глава СС Генрих Гиммлер заигрывает с оккультизмом, Гитлер вскипел: “Что за чушь! Мы, наконец, достигли возраста, когда можем оставить всю эту мистику позади, и вот теперь он хочет всё это возродить. Мы могли бы просто остаться с церковью. У неё хотя бы есть традиция. Подумать только, что я когда-нибудь стану святым СС. Вы можете себе это представить? Я бы перевернулся в могиле”.

Это всё не должно удивлять, если посмотреть на социалистических мыслителей, которые создали теоретическую базу под нацизм, провозглашая отвращение к английскому “коммерциализму” и “комфорту”. Как писал Хайек, “с 1914 года из рядов марксистского социализма начали выделяться один учитель за другим, которые привели за собой не консерваторов и реакционеров, а рабочих и молодых идеалистов в движение Национал-социализма. Эта плеяда учителей включала в себя профессора Вернера Зомбарта, профессора Йохана Пленге, политика-социалиста Пауля Ленша и интеллектуалов, таких как Освальд Шпенглер и Артур Меллер ван дер Брук”.

Адольф Гитлер любил Карла Маркса

Это было не только теоретически. В частных разговорах Гитлер хвалил Маркса, утверждая что “многому научился у марксизма”. Проблема веймарских политиков, утверждал он, в том, что “они даже не читали Маркса”. Он также утверждал, что его разногласия с коммунистами были в том, что последние были памфлетистами, в то время, как он “претворил в жизнь всё, что застенчиво начали эти сплетники и бумагомаратели”.

Но не только приватно Гитлер проявлял интерес к марксизму. В “Mein Kampf” он заявлял, что без его расовой теории национал-социализм “был бы не более чем конкурентом марксизму на его территории”. Гитлер не избегал этих чувств и когда он пришел к власти. Уже в 1941 году, в разгар войны, он заявил, что “по сути, марксизм и национал-социализм это одно и тоже”, в речи, опубликованной Королевским институтом международных отношений.

Министр пропаганды Третьего Рейха и интеллектуал Йозеф Геббельс записал в своем дневнике, что после поражения России в войне, нацисты установят в ней “настоящий социализм”. И любимец Гитлера Альберт Шпеер, министр вооружений, чьи мемуары стали международным бестселлером, писал, что Гитлер рассматривал Сталина как родственную душу, следил за тем, чтобы пленный сын Сталина получил самое лучшее отношение и даже говорил о том, чтобы поставить Сталина во главе марионеточного правительства после своей победы. Его взгляды на британца Уинстона Черчилля и американца Франклина Делано Рузвельта были явно менее доброжелательными.

Нацистская и коммунистическая ненависть друг к другу была братской

На всё это есть постоянный ответ, что коммунисты и нацисты ненавидели друг друга, и упоминание о том, что нацисты преследовали социалистов и угнетали профсоюзы. Это всё правда, но доказывает мало. Ненависть произрастала из сходства. Это была междоусобная борьба, самый грязный вид борьбы.

Нацисты и коммунисты воевали между собой не только за владение улицей, но и за новобранцев. Эти новобранцы легко переходили из одной команды в другую, поскольку и нацисты, и коммунисты сражались за тех же самых людей. Хайек вспоминает:

“Относительная лёгкость, с которой молодой коммунист мог быть легко обращён в нацизм и наоборот, была широко известна в Германии, особенно пропагандистам обеих партий. Многие преподаватели университетов на протяжении 1930-х годов видели, как английские и американские студенты возвращались с континента, не зная, нацисты они или коммунисты, но что они знали точно, так это то, что они ненавидели Западную либеральную цивилизацию… Для обоих настоящим врагом, человеком с которым у них не было ничего общего и которого они даже не надеялись убедить, был либерал старого формата”.

Один из способов, которым нацистские пропагандисты старались выиграть этот матч, было использование коммунистического красного цвета. Как отмечал Гитлер в “Mein Kampf”: “Мы выбрали красный цвет для наших плакатов [и флага] после долгого и тщательного обсуждения… чтобы привлечь внимание [потенциальных коммунистических перебежчиков] и соблазнить их прийти на наши митинги”. И Сталинская Россия тоже не слишком чтила профсоюзы.

Нацистские лидеры и вербовщики были не единственными, кто видел сходство между собой и коммунистами. Джордж Оруэлл заметил, что “нацистская Германия имеет много общего с социалистическими государствами”. Макс Истмэн, старый друг Владимира Ленина, описал сталинский вариант коммунизма как “суперфашизм”.

После нескольких лет, проведенных на континенте, британский писатель Ф.А. Войт заключил, что “марксизм привёл к фашизму и нацизму, потому что он по сути своей был фашизмом и нацизмом”. Питер Друкер, автор известной книги “Конец экономического человека“, заявил: “Полный крах веры в возможность достичь равенства и свободы посредством марксизма заставил Россию последовать по пути к тоталитарному, неэкономическому обществу несвободы и неравенства, по которому пошла и Германия”.

Современные антифа и альт-райты похожи

Сегодня мы можем видеть параллели. Антифа и альт-райты – это коллективистские группы, соперничающие за господство среди “своих” людей. Хотя, скорее всего, не будет широкого кроссовера людей между группами, в политике их разница стирается.

Термин “альт-райты” означает отличие их от американских правых. Ричард Спенсер, автор этого термина, говорит как левый прогрессист, выступая за белую утопию, которую создаст правительство: “Никакой индивидуум не имеет прав за границами коллективного сообщества”. Другой персонаж среди альт-райтов, Джейсон Кесслер, голосовал за Барака Обаму и участвовал в движении “Occupy Wall Street”.

Критики утверждают, что нацисты не выполнили своих социалистических обещаний, когда пришли к власти в 1933 году. Некоторые промышленники поддерживали приход Гитлера к власти. Другие, не видя другого выхода, в конце концов, согласились с ним. Они последовали вашингтонской пословице: “Если вы не за столом, значит вы в меню”. Также, самое левое крыло нацистской партии – коричневые рубашки из СА во главе с оппонентом Гитлера Эрнстом Рёмом – были ликвидированы во время “Ночи длинных ножей” 30 июня 1934 года. Но ничто из этого не меняет взгляд нацистов на своих противников.

Мы можем найти ключ к практической позиции Гитлера по экономическим вопросам из трудов его доверенного лица Отто Вагенера. В своей работе, переведенной только в 1980-х годах, Вагенер объясняет, что Гитлер видел русский эксперимент как правильный по духу, но неправильный в исполнении. Отнятие производств у индустриального класса вело к излишней крови. Промышленников можно было контролировать и использовать без замедления экономики и препятствования социальному прогрессу. Его задачей было построить социализм, не уничтожая предпринимателей и управленческие классы.

Другие причины, по которым Гитлер не внедрил ещё больше социализма

Существовали также другие практические причины. Гитлеру нужны были промышленники. Он стремился к мировому господству, когда пришел к власти, что требовало максимальной промышленной мощности. Ему также нужно было оживить кризисную экономику, и перераспределение собственности стало бы катастрофой для экономики.

Гитлер также не любил бюрократов, которые напоминали ему ненавистного отца. Возможно, самое главное, что государственный контроль над экономикой не был его приоритетом. Перевооружение, очищение народа, промывание мозгов детям, учёба школьников бросанию гранат и строительство инфраструктуры, которые позволили бы в определённый день вторгнуться на территории своих соседей, были у Гитлера в приоритете. Нацизм был социализмом для “среднего класса”, который терпел частное предпринимательство, покуда оно относилось почтенно к государственной власти и двигалось вслед с линией партии.

Это отсутствие открытой враждебности не означало, что нацисты приветствовали буржуазию или промышленников. Гитлер называл буржуазию “бесполезной для любого благородного человеческого стремления, способной на любую ошибку и морально коррумпированной”. В 1931 году, когда нацисты добились существенной поддержки на выборах, Геббельс написал редакционную статью с предупреждением о партийных новичках “Сентябристах”, буржуазных интеллектуалах, которые верили, что могут вырвать партию из рук тех, кого они называли “старыми демагогами”.

Недоверие между этими сторонами продолжилось и после прихода нацистов к власти. В начале нацистского контроля, некоторые члены партии вошли в бизнес, перебрали бразды правления у бывших собственников, назначили себе огромные зарплаты и прочие льготы. Как министр вооружений, Шпеер описывал напряженность, которая существовала между немецкой промышленностью и членами партии.

В начале войны Гитлер разрешил руководить департаментами людям, которые не были членами партии, поскольку “он хорошо знал, что руководящий класс немецкой промышленности не присоединился к партии”. Когда Гитлер попытался защитить промышленность, заявив, что “она не враг нашей воюющей экономике”, его ждал холодный прием от членов партии.

Когда ничего другого не срабатывает, используй расизм

Несмотря на полностью коллективистскую идеологию нацизма, главный аргумент левых в дебатах о нацизме: расизм. Левые абсолютно уверены, что правые поглощены расизмом. Они обнаруживают расизм везде: от гостиничных туалетов до солнечных затмений. И нацисты, безусловно, были расистами. Но в контексте социалистического движения тех дней, расизм был вполне нормальным явлением.

Как показал Джордж Уотсон, автор книги “Потерянная литература социализма“, расизм и социализм всегда плавали вместе. Маркс, возможно, и призывал рабочих всего мира объединиться, но это не значит, что он имел ввиду то, что все расы могут объединиться. Этот взгляд наглядно выражен в эссе Фридриха Энгельса “Венгерская борьба”, опубликованном в январско-февральском выпуске марксового журнала Neue Rheinische Zeitung в 1849 году.

Согласно Уотсону, “марксистская теория истории считала необходимым и даже требовала геноцида по причинам, скрывающимся в утверждении, что феодализм уже уступил место капитализму, который в свою очередь должен быть заменен социализмом. Но в социалистическую эпоху останутся целые расы, которые окажутся на обочине рабочей революции, не изжившие из себя феодальных пережитков; и поскольку они не смогут идти на два шага быстрее, их нужно будет уничтожить”. По словам Энгельса, это “расовый мусор”. Сам Маркс, звуча как наставник Гитлера, в 1853 году писал: “Классы и расы, слишком слабые для усвоения новых условий жизни, должны уступить”.

Расизм был частью социалистического корня

Расизм был популярен среди социалистических мыслителей до конца Второй мировой войны. Это проявлялось в евгенике, популярной идее среди левых по обе стороны Атлантики, включая таких её сторонников как Маргарет Сенгер, которая являлась основательницей Planned Parenthood. Это, в конце концов, закончилось Холокостом, который является результатом евгеники в самом худшем её проявлении. Уотсон замечает, “идея этнических чисток была социалистической ортодоксией на протяжении столетия и даже больше”.

Английская социалистка и интеллектуал Беатрис Уэбб сокрушалась, что британским визитёрам в Украину разрешили посмотреть на грузовую машину для рогатого скота, доверху набитую трупами умерших от голода. “Англичане, – сказала она, – всегда такие сентиментальные” по таким вопросам.

Согласно Уотсону, “Примечательно, что ни один известный немецкий социалист в 1930-х или ранее не отказывал Гитлеру в праве зваться социалистом на основании его расовых теорий. В эпоху, когда социалистическая традиция геноцида была привычной, это звучало бы абсурдно”. В Америке и Англии во время первого прогрессивного движения в среде левых было полно расистов, в их числе Вудро Вильсон, Маргарет Сенгер и писатели Герберт Уэллс и Джек Лондон.

Мы видим и более свежие примеры левого расизма и этнических чисток в необычных местах. Левый герой Че Гевара писал в своих мемуарах в 1952 году: “Негры бесполезны и ленивы, и тратят деньги на фривольности, в то время как европеец дальновидный, организованный и умный”. За исключением “спокойного характера” найдите отличия между Гитлером и общепризнанным марксистом Пол Потом в этом некрологе New York Times на его смерть в 1998 году:

“Пол Пот правил террором, который привел к гибели четверти семимиллионного населения Камбоджи по самым скромным оценкам, путем казней, пыток, голода и болезней.

Его улыбающееся лицо и спокойный характер не совпадали с его жестокостью. Он и его ближайшее окружение приняли коммунизм, основанный на маоизме и сталинизме, а затем довели его до крайности: они и их движение “Красных кхмеров” разорвали Камбоджу на куски, пытаясь “очистить” аграрное общество и превратить людей в революционных рабочих”.

Не является также и антисемитизм правой болезнью. Сталин был антисемитом. Маркс был антисемитом, не смотря на свои еврейские корни. Антисемитизм до сих пор жив среди левых, что доказывают такие персонажи, как Луис Фаррахан и Линда Сарсур, а в Великобритании – Джереми Корбин.

Нездоровый национализм – тоже признак социализма

Связанным с утверждениями по поводу расизма является другой довод в том, что национализм нацистов исключает их из левых. Но по факту самыми националистическими странами сегодня являются Куба, Китай, Северная Корея и Венесуэла. Все они милитаризированы, и никто не говорит, что они правые. Даже Сталин делал вид, что он националист.

Новое утверждение профессората заключается в том, что, поскольку Черчилль на выборах в 1945 году, на которых он проиграл лейбористу Атли, продвигал некоторые программы национализации, значит и нацисты не были леваками. Это полное непонимание Британии военных лет. К 1945 году Британия была уже мобилизована на протяжении шести лет.

Как утверждает Брюс Колдуэлл: “Жертвы, вызванные войной, породили ощущение, что все должны более равномерно участвовать в предстоящей реконструкции. Универсальное медицинское обслуживание стало, по сути, фактом жизни в первые годы после войны для всех, кто пострадал от воздушных бомбардировок, или для тех, кто принимал участие в войне”.

Эти чувства побудили Даунинг Стрит попытаться построить послевоенное британское государство всеобщего благосостояния. Так называемый Отчет Бевериджа включал предложения о семейном пособии, обширной социальной страховке, всеобщем медицинском здравоохранении и требование полной занятости. Он был выпущен в 1942 году, и было продано 500 000 его копий! Даже Черчилль не решился идти против течения. По факту, никто не шёл против этого консенсуса, пока Маргарет Тэтчер не вышла на сцену в 1970-х годах.

То, что правда не нравится, не значит, что это ложь

Дискуссия о корнях нацизма всплыла потому, что правые авторы вроде Динеша Д’Соузы решили начать дискуссию по этому вопросу. Реакция историков была молниеносной. По очевидным причинам, левые терпеть не могут эти дебаты. Обвинения в “нацизме” почти также стары, как и сам нацизм. Люди, которые считают, что обладают моральным превосходством, частично основанном на расовом вопросе, не любят проверять одиозные корни своих интеллектуальных предков.

Но обиды левых не означают, что они правы, и также не означают, что они имеют право нападать на несогласных, используя свою культурную и медиа гегемонию. На самом деле это означает прямо противоположное. В 1981 году 364 выдающихся британских экономистов с отвращением писали об экономических предложениях Тэтчер. В их открытом письме, в частности говорится: “В экономической теории или в эмпирических доказательствах нет базиса для убеждений нашего правительства… Нынешняя политика правительства будет усугублять депрессию, разрушать индустриальную базу нашей экономики и угрожать экономической и социальной стабильности нашей страны”.

В конце концов, перефразируя известного экономиста Джона Мейнарда Кейнса, все эти академики умерли, и никто не помнит о них. Чем более страстно левые, особенно академики, доказывают свою диссоциацию с нацизмом, тем более становится похоже на то, что “на воре и шапка горит”.

Любой, кто интересуется этим вопросом, не должен верить мне на слово. Но он или она также не должны слепо верить левым историкам. Заинтересованные читатели должны сделать собственные выводы, читая современные исследования и работы тех, кто не обременен темой нацизма, которая сегодня оккупировала американскую психику. Если вы правый, то должны осознать, что вам навязывают мучительный интеллектуальный крест, который на самом деле не является вашим.

Дорогие читатели! Krynica.info является волонтерским проектом. Наши журналисты не получают зарплат. Вместе с тем работа сайта требует разных затрат: оплата домену, хостинга, телефонных звонков и прочего. Поэтому будем рады, если Вы найдете возможность пожертвовать средства на деятельность христианского информационного портала.

По интересующим вопросам обращайтесь на krynica.editor@gmail.com

О «левизне» национал-социалистов | Рабкор.ру

О «левизне» национал-социалистов

«Нацисты – левые», – утверждает популярный стример Üebermarginal. «Фашисты – левые», – вторит ему неоднократно появлявшийся в студии Рабкора Ежи Сармат. «Нацисты были национал-социалистами, а это разновидность социалистов»), – говорит Сайд Камалл (Seyd Kamall), глава группы Европейских консерваторов и реформистов, на заседании Европейского парламента[1]. «Существует возможность того, что появится новый Гитлер, социалист, как Гитлер»[2] – предостерегает республиканец и член Палаты представителей Луи Гоумерт (Louie Gohmert). Консервативный политический комментатор и предприниматель Гленн Бэк (Glenn Beck) публикует статью с красноречивым названием: «Yes, Virginia: Hitler really was a socialist»[3] («Да, Вирджиния: Гитлер действительно был социалистом»).

Изрядное созвучие консервативной мысли неизбежно должно было вызвать реакцию слева. Что же мы имеем кроме оскорблённой позы и требования извинений? Либеральные СМИ, обратившие внимание на этот вопрос, ограничились в основном утверждениями об исторической неверности такой позиции, и лишь немногие попытались привести опровергающие её аргументы. Наивно ожидать, что программные особенности национал-социализма будут входить в компетенцию современных журналистов. К тому же, идеологическое ристалище на которое я неразумно ступаю этой публикацией, является токсичным для человеческой души местом и требует особой интеллектуальной заинтересованности. Люди, способные компетентно возразить или хотя бы осветить этот вопрос, поглощены иными делами. Славой Жижек занят сравнением Гитлера и Махатмы Ганди, к слову, не в пользу последнего. А двухминутные ответы Бориса Юльевича на вопросы зрителей не представляются исчерпывающими. Поэтому, макнув перо в известную субстанцию, помолясь, приступлю к размышлению в рамках, обозначенных границами моего ума.

На лекции, посвящённой взглядам Гитлера на экономику, американский историк Томас Вудс (Thomas Woods) справедливо заметил, что термины «фашизм» и «нацизм» стали синонимами слова «насилие»[4]. Фигура Гитлера – это вымоченная в чёрной краске тряпка, которой, в полемических целях, неопытные риторы пытаются задеть своего идеологического противника. При этом, попытки как-то отделить аспекты политической и экономической деятельности национал-социалистов от их преступлений, встречают непонимание у общественности[5].

Поэтому вполне логичным выглядит желание идеологов, которых относят к правой части политической координатной сети, как можно дальше отдалится от одиозной фигуры немецкого лидера. Найти ответ на вопрос «зачем?» представляется наиболее простой задачей моего небольшого исследования. Однако, определение мотива суждения не доказывает его истинность или ложность.

Прежде чем попытаться ответить на вопрос «левые ли нацисты?», необходимо сделать несколько предварительных замечаний. Во-первых, понятия «левый» и «правый» подразумевают точку отсчёта, относительно которой и проявляется оттенок политической позиции, поэтому взгляды, которые стоят за этими словами определяются выбранным временным отрезком. В данном случае, исторический интервал разумно ограничить началом XX века, так как именно этот период характеризуется политической борьбой НСДАП, социал-демократов и коммунистов. Во-вторых, по крайней мере на начальном этапе следует разделять два утверждения: «нацисты являются социалистами» и «нацисты являются левыми». В-третьих, в статье рассмотрены только программные документы или высказывания нацистов и социалистов по идеологическим вопросам, это методологические ограничение введено сознательно, чтобы оставить за пределами настоящего обсуждения реальные действия НСДАП и сконцентрироваться только на идеологии.

Взгляды национал-социалистов.

В упомянутой выше статье, Гленн Бэк обширно цитирует программу НСДАП «25 пунктов». Довольно быстро он приходит к выводу, что нацисты были социалистами, анти-капиталистами и этатистами. Приведу только некоторые из них (все последующие цитирования будут приводиться по возможности на немецком или английском языках и сопровождаться переводом):

Оригинал[6]	Перевод[7]
Staatsbürger kann nur sein, wer Volksgenosse ist. Volksgenosse kann nur sein, wer deutschen Blutes ist, ohne Rücksichtnahme auf Konfession. Kein Jude kann daher Volksgenosse sein.	Гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к немецкой нации, в чьих жилах течёт немецкая кровь, независимо от религиозной принадлежности. Таким образом, ни один еврей не может быть отнесён к немецкой нации, а также являться гражданином Германии.
Die Tätigkeit des Einzelnen darf nicht gegen die Interessen der Allgemeinheit verstoßen, sondern muß im Rahmen des gesamten und zum Nutzen aller erfolgen.	Деятельность каждого отдельного гражданина не должна противоречить интересам общества в целом. Напротив, такая деятельность должна протекать в рамках общества и быть направленной на общую пользу.
Wir fordern die *Verstaatlichung* aller (bisher) bereits vergesellschafteten (*Trust*) Betriebe.	Мы требуем национализации всех (ранее) созданных акционерных предприятий (трестов)…
Wir fordern die Gewinnbeteiligung an Großbetrieben.	Мы требуем участия рабочих и служащих в распределении прибыли крупных коммерческих предприятий.
Wir fordern einen großzügigen Ausbau der Alters-Versorgung.	Мы требуем разработки и создания по-настоящему достойного пенсионного обеспечения.
Wir fordern die Schaffung eines gesunden Mittelstandes und seiner Erhaltung, sofortige Kommunalisierung der Groß-Warenhäuser und ihre Vermietung zu billigen Preisen an kleine Gewerbetreibende…	Мы требуем создания здорового среднего сословия и его сохранения, а также немедленного изъятия из частной собственности крупных магазинов и сдачи их внаём, по низким ценам, мелким производителям.
Wir fordern die Ausbildung geistig besonders veranlagter Kinder armer Eltern ohne Rücksicht auf deren Stand oder Beruf auf Staatskosten.	Мы требуем, чтобы особо талантливые дети бедных родителей, несмотря на их положение в обществе и род занятий, получали бы образование за счет государства.
Der Staat hat für die Hebung der Volksgesundheit zu sorgen und durch den Schutz der Mutter und des Kindes, durch Verbot der Jugendarbeit…	Государство должно направить все усилия на оздоровление нации: обеспечить защиту материнства и детства, запретить детский труд…

С позиции современной политической конъюнктуры приведённые выше требования выглядят достаточно левыми. Сильное государство, непонятная национализация акционерных обществ, пенсии, образование, избирательное здравоохранение, участие рабочих в распределении прибыли. Однако, четвёртый пункт программы (первый в приведённой таблице) является идеологической рамкой, через которую следует воспринимать и остальные положения этого документа. Расовое ограничение уничтожает эгалитаристскую основу, составляющую фундамент левой политической философии. Более того, преступления нацистов (начиная с евгенических экспериментов, заканчивая террором на оккупированных территориях) являются прямым следствием расовых предрассудков. Поэтому позиция Гленна Бэка выглядит необоснованной, когда он предлагает рассматривать требования программы НСДАП в отрыве от того, к кому они могут быть применены.

Для того чтобы установить степень близости нацистов и социалистов, необходимо понять, что же нацистские идеологи понимали под словом «социализм» в названии своей партии. В речи, произнесённой 12 апреля 1922 года в Мюнхене Гитлер утверждает: «’национальное’ и ‘социальное’ – это две идентичные концепции. Только евреям удалось… отделить социальную идею от национальной с помощью марксистских фальсификаций… быть социалистом – значит строить государство и национальное сообщество так, чтобы каждый индивидуум работал в интересах национального сообщества»[8] – перевод мой А. Х.). Под «национальным сообществом» (Volksgemeinschaft) в данном случае понимаются только немцы по крови. В своей речи, произнесённой 28 июля 1922 года, он утверждает примерно то же самое, провозглашая социалистом того, для кого нет ничего выше чем великая Германия, земля и народ[9]. Схожие мысли высказывает Бенито Муссолини в своей брошюре «Доктрина фашизма»: «Для фашизма государство представляется абсолютом, по сравнению с которым индивиды и группы только «относительное». Индивиды и группы «мыслимы» только в государстве» (перевод Вячеслава Новикова)[10].

Роберт Лей, один из лидеров НСДАП, в речи, произнесённой 3 ноября 1936 года говорил следующее: «Социализм – это не просто результат пунктов программы, социализм – это справедливость. […] Верно то, что хорошо для Германии, а всё, что вредит Германии – ложно. Согласно этому анализу социализм не является утешением или убежищем для индивидуума, скорее социализм поднимает вопрос: «Что хорошо для Германии? Какова выгода для нации?»[11].

В своём памфлете «Эти проклятые нацисты» Йозеф Геббельс писал: «We are socialists because we see in socialism, that is the union of all citizens, the only chance to maintain our racial inheritance and to regain our political freedom and renew our German state»[12] («Мы социалисты, потому что мы видим в социализме, то есть в единстве всех граждан, единственный шанс сохранить наше расовое наследство, вернуть себе нашу политическую свободу и обновить наше Германское государство» – перевод мой А. Х.). В этой же брошюре Геббельс пытается ответить на вопрос о том, почему национал-социалистическая партия является «рабочей». Согласно Геббельсу, слову «работа» необходимо вернуть былой, истинный смысл, как и слову социализм. По его мнению, любой человек, создающий ценность (value), является рабочим.

В своей речи от 24 апреля 1923 года, начало которой вызовет восторг у любого человека, знакомого с марксисткой теорией, Гитлер утверждает, что евреи подразумевают под «пролетарием» человека, который работает руками, а под «буржуа» — человека, выполняющего какой-то интеллектуальный труд. Поэтому он отвергает слово «пролетарий»[13]. В упомянутой выше речи от 12 апреля 1922 года, Гитлер говорит следующее: «Под работой мы понимаем исключительно такую деятельность, которая не только выгодна индивидууму, но и никоим образом не наносит вреда обществу, а скорее способствует его объединению» (перевод мой А.Х.). Практически слово в слово его повторяет Геббельс, объясняя, что солдат тоже является рабочим, если с оружием в руках защищает национальную экономику. Наряду с солдатом в стан рабочих попадает и политический деятель, так как он выполняет работу по организации людей.

В интервью американскому поэту Джорджу Сильвестру Виреку в ответ на вопрос о «социализме» в названии партии Гитлер отвечает: «Socialism, unlike Marxism, does not repudiate private property. «Социализм, в отличии от марксизма, не отвергает частную собственность. В отличие от марксизма, он не отрицает индивидуальность и, в отличие от марксизма, он патриотичен»[14] (перевод мой А. Х.).

Роберт Лей в своей статье «Интернациональная этническая каша или Соединённые штаты Европы?»[15], размышляя о евреях и интернационализме, утверждает, что пролетарский интернационал придуман евреями для разрушения национальных государств. Лей убеждён в иерархии рас, на вершине которой находится нордическая раса, то есть раса хозяев или господ. Обращаясь к немецкому рабочему, он утверждает, что тот не может быть пролетарием, а должен стать хозяином в силу своего происхождения и для выполнения своей миссии европейского лидера: «Our socialist slogan is: “From proletarians to masters. ”» («Наш социалистический слоган: «От пролетариев к хозяевам»).

Таким образом, высокопоставленные члены НСДАП под социализмом понимали единство всех граждан государства. Гражданами государства могли быть только немцы по крови. Национал-социалисты называли себя партией рабочих, понимая под рабочими любых людей, активность которых не противоречила интересам общества. Противопоставляя себя марксизму, национал-социалисты отвергали классовую борьбу и проявляли интерес к обобществлению только еврейской собственности. Из сказанных слов видно, что «социализм» Гитлера может сосуществовать с капитализмом, если предпринимательская деятельность капиталистов осуществляется в интересах общества или государства.

Что значит быть социалистом в Веймарской республике?

На странице Википедии, посвящённой политическим партиям Веймарской республики, можно найти множество объединений, содержащих в своём названии слово “sozial”[16]. Сначала обратим внимание на раздел «левые».

В Гейдельбергской программе, отражающей политическую платформу Социал-демократической партии Германии (SPD, опубликована в 1925 году), написано следующее: «Цель рабочего класса может быть достигнута только путём преобразования капиталистической частной собственности в общественную»[17] (перевод мой А. Х.).

Антон Паннекук, нидерландский астроном и коммунист, некоторое время член левого крыла Социал-демократической партии Германии, в своей брошюре «Классовая борьба и нация» писал следующее: («Власть государства, вместе со всеми мощными средствами, которыми оно владеет, является феодом господствующих классов; пролетариат не сможет освободиться, не сможет победить капитализм прежде, чем победит эту могущественную организацию. Завоевание политической гегемонии – это не борьба за государственную власть, это борьба против государственной власти. Социальная революция, которая перерастёт в социализм, в своей сути заключается в победе пролетарских организаций над государством»[18] (перевод мой А. Х.)

Один из основателей Социал-демократической партии Германии, Август Бебель в своей работе «Общество будущего» следующим образом выражает своё отношение к государству: «C уничтожением частной собственности и классовых противоречий, государство постепенно исчезает»[19] (перевод мой А.Х.).

Социалистическая рабочая партия Германии (Sozialistische Arbeiterpartei или SAP или SAPD) в своём программном документе 1932 года утверждает следующее: «Социалистическая рабочая партия стремится к общественному состоянию, в котором частная собственность на средства производства упразднена и передана в руки общества; в которой, следовательно, нет эксплуатации человека человеком и нет классов, а государство, которое организовало насилие в руках правящего класса, ликвидировано»[20] (перевод мой А.Х.).

Оставшиеся партии «левого крыла» влились в одну из социал-демократических или коммунистических партий. Следует также отметить, что Социал-демократическая партия Германии, как написано в Гейдельбергской программе, являлась частью второго Интернационала. А значит, под терминами «рабочий класс» и «пролетариат» подразумевались определения через отношение к собственности на средства производства, как их сформулировал Карл Маркс. В отличие от Гитлера, социалисты под «рабочим» понимали наёмного работника, а под «буржуазией» – владельцев средств производства.

Партии «центра» не обнаруживают в своих названиях корня «sozial», остаются только партии, которые на странице в википедии определены в раздел «правые». Рассмотрим их всех: Christlich-Sozialer Volksdienst, Deutschsoziale Partei, Deutschsozialistische Partei, Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP).

Член партии «Christlich-Sozialer Volksdienst» Paul Bausch в своей книге «Der Kampf um die Freiheit der evangelischen Christen im politischen Leben – Sozialistisch? Bürgerlich? Oder Christlich?» («Борьба за свободу протестантских христиан в политической жизни – социалистическая? Буржуазная? Или христианская?») писал следующее: «Будет ли частный или государственный сектор использоваться свободной или связанной экономикой для производства определенных товаров, является всего лишь вопросом целесообразности. Что касается этих экономических вопросов, то Христианская народное движение не принадлежит ни к буржуазному, ни к марксистскому лагерю»[21] (перевод мой А.Х.). Протестанты этой христианской партии не считали себя социалистами.

Оставшиеся Deutschsoziale Partei и Deutschsozialistische Partei распались, а их лидеры (Richard Kunze и Julius Streicher) вступили в НСДАП. То есть их можно рассматривать как людей, разделяющих взгляды нацистов на социализм.

Таким образом, быть социалистом в Веймарской республике, значит принимать концепцию классовой борьбы, понимая под «рабочими» – наёмных работников, а под «буржуазией» – класс собственник средств производства. Выступать за обобществление средств производства через социалистическую революцию или эволюционно, через участие в сложившихся институтах буржуазного государства. Следовать убеждению о том, что государство – инструмент в руках правящего класса, а социалистические завоевания будут способствовать его отмиранию.

Приведённые выше цитаты говорят о том, что с точки зрения идеологии, нацисты не были социалистами или частью социалистического движения, по крайней мере в начале XX века. То есть Сайд Камал, Луи Гоумерт и Гленн Бэк ошибаются.

Гарцбургский фронт.

В 1931 году была создана коалиция, в которую вошли представители следующих организаций: Немецкая национальная народная партия (Deutschnationale Volkspartei, DNVP), Национал-социалистическая партия, союз фронтовиков «Стальной шлем», члены Пангерманского союза, участники Аграрной лиги, представители финансовой, военной и промышленной аристократии. Кто же выступил союзником нацистов?

Немецкая национальная народная партия не знала о том, что Ежи Сармат относит националистов к левым, поэтому она имела достаточно консервативную и одновременно националистическую политическую платформу. В брошюре «Приципы Немецкой национальной народной партии» утверждается следующее: «… возвращение колоний, необходимых для нашего экономического развития. […] Только сильный немецкий народ, который сознательно сохраняет природу и сущность, сохраняет себя свободным от иностранного влияния, может быть надежной опорой сильного немецкого государства. […] Монархическая форма государства соответствует своеобразию и историческому развитию Германии. […] Из глубины христианского сознания мы ожидаем морального возрождения нашего народа, что является основополагающим условием его политического воскресения»[22] (перевод мой А.Х.).

В отличие от социалистов немецкие консерваторы и нацисты хотели создания сильного германского государства, возвращения колоний и консолидации именно немцев вокруг фигуры монарха в одном случае и вождя в другом. Обе эти партии с уважением относились к частной собственности и предпринимательству. Как написано в «принципах» DNVP: «Каждое жизнеспособное народное хозяйство основано на частной собственности и на самостоятельной экономике. Дух предпринимательства и чувство личности являются основой нашей экономической работы» (перевод мой А.Х.).

О левизне Пангерманского союза лучше всего скажет его президент Генрих Класс в своей статье «Если бы я был императором»: «Если в ближайшем будущем будет забастовка, у пострадавшей группы работодателей или у индивидуального работодателя должны разрешить организацию защиты от забастовки на территории их предприятия. Затем правительственные чиновники издали бы приказ, действительный для окрестностей пострадавшего завода (точная площадь области должна определяться для каждого случая), запрещающий любые собрания, любую организацию так называемых забастовочных постов и любые контакты бастующих партии с желающими работать. Любой, кто нарушает этот запрет, даже не совершив правонарушения, может быть взят под стражу»[23] (перевод мой А.Х.). Перед этим, по мнению Класса, следует выслать из Германии всех депутатов, представителей партии, редакторов и издателей социалистических газет, всех лидеров социалистических профсоюзов. Дальнейшее рассуждения в статье посвящены национальному вопросу, видение которого совпадало с нацистским.

Немецкие консерваторы видели в Гитлере союзника, потому что он был последовательным националистом, выступал против социал-демократов и коммунистов, считал необходимым сильное государство для сохранения так нежно любимой реакционерами Германии. Не все консерваторы поддерживали Гитлера, после того как он получил желаемую власть, но идеологическая близость позволила им сплотиться в едином союзе, нашедшем своё официальное выражение в виде Гарцбургского фронта. Консерваторы не только привели нацистов к власти, как это сделал монархист и герой Первой мировой Гинденбург, но и вошли в правительство Гитлера, как это удалось, консерватору фон Папену, занявшему пост вице-канцлера. Поэтому популярный стример Üebermarginal и правый идеолог Ежи Сармат ошибаются, утверждая, что национал-социализм является левой идеологией, по крайней мере на начало XX века. Сложившаяся политическая картина Германии не является уникальной. Национал-социализм Гитлера нашёл бы поддержку в консервативных кругах мчащейся к обрыву Российской Империи, а «социальные» пункты программы НСДАП можно было бы увидеть в политических платформах русских либеральных партий, но это уже совсем другая история.

Хадиев Амир.

[1]
[1] Kamall: Nazis were socialists [Electronic resource] // YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=1LfnbusMd_0 (accessed: 10.06.2019).

[2]
[2] A debate over Nazis and Socialism broke out in House Judiciary – YouTube [Electronic resource] // YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=LNh_ZKBdR38 (accessed: 10.06.2019).

[3]
[3] Beck G. Yes, Virginia: Hitler really was a socialist [Electronic resource] // iHeartRadio. 2019. URL: https://news.iheart.com/featured/glenn-beck/content/2019-04-08-glenn-beck-blog-yes-virginia-hitler-really-was-a-socialist/ (accessed: 10.06.2019).

[4]
[4] Woods T.E.Jr. Hitler and Economics [Electronic resource] // YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=17DkMDvKqw0

[5]
[5] Yearwood P.D. Bank apologizes for praising Hitler [Electronic resource] // Jewish Telegraphic Agency. 2003. URL: https://www.jta.org/2003/08/12/lifestyle/bank-apologizes-for-praising-hitler (accessed: 10.06.2019).

[6]
[6] Das 25-Punkte-Programm der Nationalsozialistischen Deutschen Arbeiterpartei (24.02.1920) [Electronic resource] // documentArchiv. URL: http://www.documentarchiv.de/wr/1920/nsdap-programm.html (accessed: 10.06.2019).

[7]
[7] Программа «25 пунктов» НСДАП (1920) [Electronic resource] // Wikipedia. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/25_пунктов.

[8]
[8] Cesarani D. The Final Solution: origins and implementation. London: Taylor & Francis Ltdd, 2002. 45 p.

[9]
[9] Heiden K. A History of National Socialism. reprint. London: Taylor & Francis Ltd, 2011. 85 p.

[10]
[10] Mussolini B. The Doctrine of Fascism // The Living Age. New York, 1933. P. 235–244.

[11]
[11] Ley R. The Jews or Us… [Electronic resource] // German Propaganda Archive. Calvin college. URL: https://research.calvin.edu/german-propaganda-archive/ley3.htm (accessed: 10.06.2019).

[12]
[12] Goebbels J., Mjölnir. Those Damned Nazis [Electronic resource] // German Prpaganda Archive. Calvin college. URL: https://research.calvin.edu/german-propaganda-archive/haken32.htm (accessed: 10.06.2019).

[13]
[13] Comerchero V. Suggestions For Instructors to Accompany Values in Conflict. New York: Appleton-Century-Crofts, 1971. 66 p.

[14]
[14] Hauner M. HITLER: A Chronology of his Life and Time, Second Revised Edition // Palgrave Macmillan. New York: Palgrave Macmillan, 2008.

[15]
[15] Ley R. International Ethnic Mush or United National States of Europe? [Electronic resource] // German Propaganda Archive. Calvin college. URL: https://research.calvin.edu/german-propaganda-archive/ley4.htm (accessed: 10.06.2019).

[16]
[16] Weimar political parties [Electronic resource] // Wikipedia. URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Weimar_political_parties (accessed: 10.06.2019).

[17]
[17] SPD: Heidelberger Programm (1925) [Electronic resource] // Marxist Internet Archive. URL: https://www.marxists.org/deutsch/geschichte/deutsch/spd/1925/heidelberg.htm (accessed: 10.06.2019).

[18]
[18] Pannekoek A. Class Struggle and Nation [Electronic resource] // Marxist Internet Archive. URL: https://www.marxists.org/archive/pannekoe/1912/nation.htm (accessed: 10.06.2019).

[19]
[19] Bebel A. Woman and Socialism [Electronic resource] // The Project Gutenberg. 2014. URL: https://www.gutenberg.org/files/47244/47244-h/47244-h. htm (accessed: 10.06.2019).

[20]
[20] Sozialistische Arbeiterpartei Prinzipienerklärung (1932) [Electronic resource] // Marxistische Bibliothek. URL: https://web.archive.org/web/20070429132251/http://www.marxistische-bibliothek.de/sapziel.html (accessed: 10.06.2019).

[21]
[21] Buchheim K. Der Christlich-Soziale Volksdienst [Electronic resource]. URL: http://www.hartwig-w.de/hartwig/ekh/csvd_10.htm (accessed: 10.06.2019).

[22]
[22] Kühnl R. Der deutsche Faschismus in Quellen und Dokumenten. Köln: PapyRossa, 2000. № 7., durchges. und erw. Aufl. 48-49 p.

[23]
[23] Class H. If I Were Kaiser (1912) [Electronic resource]. URL: https://web.archive.org/web/20061101115635/http://www.h-net.org/~german/gtext/kaiserreich/class.html (accessed: 10.06.2019).

Июн 12, 2019Рабкор.ру

Идущие к «великому концу»: как устроено фашистское подполье в XXI веке

Андрей Сошников
Би-би-си

28 сентября 2020

Для просмотра этого контента вам надо включить JavaScript или использовать другой браузер

Подпись к видео,

Приближая Армагеддон: как устроено фашистское подполье в XXI веке

Что объединяет московскую поэтессу, студента с узбекскими корнями, начинающего ядерного физика и бывшего сотрудника американских спецслужб? Все они называют себя фашистами. Би-би-си изучила современный фашистский «даркнет» и его программу по «ускорению общественного коллапса».

Мемориальная мечеть на Поклонной горе, Белорецкий металлургический комбинат в Башкортостане, Казанский кремль, остановки общественного транспорта — рядом с этими местами в августе-сентябре 2020 года появились листовки российского отделения Atomwaffen Division («Дивизии ядерного оружия») — неофашистского движения, зародившегося в США в 2015 году.

Ячейки движения до недавнего времени действовали в странах Евросоюза, Великобритании и Украине. Россия — последняя страна, в которой появились «ядерные национал-социалисты», и единственная, где они по-прежнему проявляют активность.

Активность эта сводится к публикации фото с листовками в Telegram. Администрация мессенджера пытается блокировать каналы Atomwaffen Division, но они появляются вновь, привлекая по несколько сотен подписчиков.

В листовках — призывы к убийствам на расовой и религиозной почве. Авторы угрожают «не пощадить ни одного из врагов своей миссии вселенского масштаба», включая «нездоровых и колеблющихся».

Автор фото, Telegram

Подпись к фото,

Активист российской ячейки Atomwaffen Division на фоне Казанского кремля и мечети Кул Шариф

В США с Atomwaffen Division связано по меньшей мере пять убийств, в России — ни одного. Но по радикальности лозунгов им нет равных: ни одно движение на ультраправом фланге в России, включая тех, кто проповедовал геноцид, не призывало уничтожить большинство населения Земли ради создания «сверхчеловечества».

Откровенность «ядерных национал-социалистов» — родовая черта новой тенденции в фашизме. Таких радикалов, стремящихся привести общество к «великому концу», называют акселерационистами.

Лидер неофашистского движения The Base Риналдо Наззаро объяснял это так: «Большинство наших членов приветствуют сценарий коллапса системы. Он необходим, чтобы мы могли восстать из пепла. <…> Мы надеемся не просто пережить крах, но и воспользоваться вакуумом власти».

Автор фото, Telegram

Эта цитата — фрагмент собеседования Наззаро с потенциальным новобранцем The Base. Анонимный источник внедрился в организацию, записал несколько собеседований, а затем передал аудиозаписи американскому Южному центру по борьбе с бедностью (SPLC). Неправительственная организация, в свою очередь, поделилась ими с Би-би-си.

Как писала Би-би-си, американец Наззаро с 2018 года постоянно живет в Санкт-Петербурге, раньше он работал на ФБР и ЦРУ.

Идеи акселерационизма привлекают совершенно разных людей: от создателя главного фашистского форума в интернете Алишера Мухитдинова (известен как Александр Славрос), до московской переводчицы и поэтессы Елизаветы, которая перевела программу Atomwaffen Division на русский язык.

Полное имя Елизаветы еще нигде не публиковалось — она согласилась ответить на вопросы Би-би-си при условии, что мы не назовем ее фамилию.

Круглый стол: фашизм в XXI веке

Елизавета сказала Би-би-си, что стала фашисткой, потому что считает, что проблемы общества невозможно решить мирным, демократическим и политическим путем. Это популярная идея среди современных фашистов — мы поговорили с экспертами о ее истоках.

Александр Рид Росс, докторант Центра анализа радикальных правых (Портленд):

«Фашизм всегда заключался в манипуляции слабостями различных сторон, в кооптации элементов либеральной, консервативной, левой идеологии и субкультуры. Присваивая различные грани этих движений, фашизм являет собой максималистский феномен, способный, по задумке, взять эти движения под контроль — через насилие, через инфильтрацию или через кооптацию.

Был такой итальянский фашистский теоретик Франко Фреда, автор манифеста «Дезинтеграция системы». Его идея заключалась в том, что фашисты будут проникать в группы левого толка и делать их более правыми изнутри. Они будут подставлять левых, закладывая бомбы против мирных жителей, чтобы перетащить людей на правое крыло и сказать: «Вам ведь нужен порядок, правильно?»

В этом плане Славрос — очень интересный феномен. Фашистское движение в течение последних четырех десятилетий очень усердно работало для того, чтобы избавить себя от стигмы и сказать: «Мы просто белые националисты, мы не нацисты» и тому подобное.

Что делает Славрос? Он говорит: «Хотите — называйте нас нацистами, это нормально». Они признают, что они нацисты, расисты, антисемиты, что они готовы применять насилие. Они открыто называют себя террористами сопротивления, у которого нет лидеров».

Дмитрий Дубровский, доцент Высшей школы экономики (Москва):

«С фашизмом всегда была связана теория модернизации: у него всегда было то, что мой любимый философ Клод Лефор называл программой будущего. И любопытно применительно к акселерационизму, что это будущее должно быть построено после Армагеддона. То есть это следующий шаг после последнего дня. И это очень интересная задача — совместить в одном политическом проекте (а фашизм, с моей точки зрения, — политический проект) религиозные ожидания Армагеддона и программу следующего шага после Армагеддона.

Меня в этом больше всего интересует взаимосвязь между религиозными чувствами и акселерационизмом и фашизмом.

В России на протяжении 1990-х и в начале 2000-х годов либералы и демократы пытались не допустить, чтобы фашисты стали частью политической системы, пытались исключить их из любого политического соревнования. И последствием этого стало то, что в начале 2000-х годов жестокий расизм вышел на улицы.

Мы пережили от 5 до 10 лет жестокого уличного расизма. И теперь мы живем в ситуации, когда акселерационизм может быть принят российскими нацистами (не сейчас, но когда-нибудь), потому что у них нет никакого способа участвовать в политике, в том числе с помощью насилия. Единственный их удел на сегодняшний день, — это готовить какой-нибудь подпольный крипто-нацистский заговор».

Подпись к фото,

Александр Рид Росс, Дмитрий Дубровский, Эмми Бевензи, Анна Гриценко

Эмми Бевензи, докторантка Центра анализа радикальных правых, стипендиатка Mozilla Open Web (Портленд):

«В различных чатах в Telegram, связанных с Atomwaffen Division, мы можем обнаружить фото участников движения, стоящих рядом с электростанциями. Подразумевается, что они могут разрушить электростанцию. И я думаю, что основной опорой тактики акселерационистов является идея о том, что если мы разрушим критически важную инфраструктуру, в результате гражданской войны и краха общества выживут только сильнейшие. По иронии, это очень примитивистская, антицивилизационная стратегия.

С помощью интернета акселерационизм приобрел новое качество — безлидерность. Это началось еще в 1980-е годы, но сильнее проявилось в последнее десятилетие или около того. Впрочем, это не значит, что у этого движения нет центральных координаторов, таких как Риналдо Наззаро».

Анна Гриценко, независимая исследовательница крайне правых (Киев):

«В Украине крайне правые взяли на вооружение некоторые идеи акселерационизма. И не столь важно, какие у этих идей исторические корни — гораздо важнее, как крайне правые их интерпретируют.

Центральная идея заключается в том, что люди фундаментально неравны по своей биологической природе. Другая идея — что свобода несовместима с демократией. Наконец — идея, что технический прогресс несовместим с социальным прогрессом. Все это разделяют украинские крайне правые.

Организованные политические партии больше не работают таким образом, чтобы аккумулировать ультраправых, особенно если речь идет о молодых людях, которые больше предпочитают сидеть в интернете и общаться в чатах, чем на улицах. И это приводит к сепаратизации движения, к появлению маленьких групп активистов. Так что, наверное, новое время требует новых подходов».

Вот — правый поворот. Кого в Европе называют наследниками Гитлера и почему из-за них общество оказалось на грани раскола: Политика: Мир: Lenta.

В 1989 году в странах Восточной Европы пали коммунистические правительства. Их народы с энтузиазмом начали свой путь к демократии, который привел их в Евросоюз. Концепция единой Европы восторжествовала. Однако новых союзников вскоре начали критиковать за консерватизм и отказ от европейских ценностей. В Брюсселе это объясняли наследием коммунистического прошлого, но затем и в старых западных демократиях начали набирать популярность консерваторы с правыми идеями. Их объединила нелюбовь к мейнстримной политической повестке, мигрантам и либеральным ценностям. Теперь центральные европейские медиа клеймят их как «наследников Гитлера», а в парламентах все громче звучат заявления о том, что правые политики и их сторонники стали главной угрозой европейским ценностям. «Лента.ру» в рамках проекта «Проблемы первого мира» разбиралась, в чем причина роста популярности ультраправых в Европе и почему их успех привел к расколу в европейском обществе.

Уклон вправо

В 1992 году американский философ Фрэнсис Фукуяма выпустил книгу «Конец истории». В ней обозначалось окончательное завершение главного противостояния второй половины ХХ века — холодной войны. Причем противостояние это было не только геополитическим, но и идеологическим: столкнулись две системы, два образа жизни. Фукуяма считал, что в холодной войне победили не только Соединенные Штаты, ставшие единственной сверхдержавой, — победил сам жизненный уклад Запада, который для американского философа олицетворяла либеральная демократия. Мог ли он знать, что спустя 30 лет Европа вновь станет ареной идеологических столкновений, а ее либеральные ценности подвергнутся жесткой критике.

После падения коммунистических правительств в 1989 году к власти в странах бывшего соцлагеря пришли ориентированные на западные ценности либералы. Но ненадолго. Вскоре их сменили махровые консерваторы. Премьером Венгрии стал Виктор Орбан, добавивший в конституцию упоминания Бога и христианства, а в Польше — партия «Право и справедливость», законодательно ограничившая аборты и права ЛГБТ.

Тогда в Брюсселе это списали на «политическую незрелость» восточноевропейцев, недавно избавившихся от коммунистической диктатуры. Однако вскоре правые политики — или, как их часто называют, популисты (апеллирующие к мнению широких народных масс) — начали набирать популярность и в Западной Европе. Для правящих политических элит это стало тревожным сигналом, а новых правых начали называть ни много ни мало наследниками Гитлера.

«Шведские демократы», «Австрийская партия свободы» и французский «Национальный фронт» стали третьими по популярности партиями в своих странах; «Альтернатива для Германии» победно прошла региональные выборы, а ее союзники из «Пегиды» (Patriotische Europäer gegen Islamisierung des Abendlandes — «Патриотичные европейцы против исламизации Запада») собирали многотысячные демонстрации в крупных немецких городах. В Великобритании евроскептикам удалось добиться выхода страны из ЕС, а в Италии правые популисты из «Лиги Севера» вошли в правительство.

Западная Европа, долгие годы остававшаяся бастионом толерантности и либеральных ценностей, поддалась «правому поветрию». Все то, что определяло облик региона последние 30 лет, подверглось яростной критике.

Правда, надо отметить, что система ценностей, опираясь на которую тысячи избирателей критикуют свои правительства, довольно эклектична. Однако у всех европейских правопопулистских движений есть общие родовые черты, которые объединяют их сторонников от Лиссабона до Варшавы.

Разочарование масс

Главный тезис современного правого популизма — необходимость защиты «простого народа» от коррумпированной элиты, оторванной от своих корней. При этом, как отмечает Бритта Шелленберг, доцент мюнхенского университета имени Людвига и Максимилиана, лидеры популистских партий сознательно выносят за скобки определение, кто именно является «народом». По ее словам, это делается для того, чтобы обойти тот факт, что интересы разных социальных групп зачастую противоречат друг другу. В качестве примера она привела «Альтернативу для Германии», которая отложила вопрос публикации социально-экономической программы партии перед региональными выборами в 2016 году, чтобы не сужать электоральную базу.

Базовое положение популизма — существование народа как некоего целого, некоего единого политического тела

Бритта Шелленбергдоктор философии из Университета имени Людвига и Максимилиана

Противостоит народу, разумеется, элита, которую лидеры популистов видят такой же гомогенной. По их мнению, вся политическая жизнь нынешней Европы — это лишь имитация. Политики из «системных» партий изображают борьбу между собой, хотя на самом деле представляют один политический класс и имеют единые интересы, заключающиеся в сохранении собственной власти. Причем та же «Альтернатива для Германии» не стесняется в выражениях для обличения такого положения дел. К примеру, она обвиняет ведущие СМИ страны в сговоре с элитами и использует термин Lügenpresse («лживая пресса»), который активно употреблялся нацистами. Критика «некомпетентного политического класса», провалы которого СМИ защищают «потоком лжи», характерна и для Марин Ле Пен из французского «Национального фронта».

Причем такие взгляды в Европе высказывают не только популисты, но и серьезные исследователи. К примеру, профессор Кристофер Лэш в книге «Восстание элит и предательство демократии» пишет, что властные элиты «утратили связь с народом». Об отчуждении между элитами и обществом говорят Томас Пикетти в популярной книге «Капитал в XXI веке» и Джозеф Стиглиц в «Цене неравенства». И у такого единодушия есть причины.

Первые 30 лет после Второй мировой войны в Европе называют «славным тридцатилетием». В этот период началась интеграция, шел бурный экономический и демографический рост, сформировался обширный средний класс.

С конца 1970-х политика европейских правительств все чаще определяется неолиберальными экономистами. Дело в том, что Европа столкнулась с кризисом: старые экономические рецепты перестали работать, и объяснение этому нашли именно либералы, указавшие на раздутые социальные расходы и неэффективность государственной собственности

Европейские правительства с участием все тех же либеральных экономистов приступили к масштабным программам приватизации, сократили социальные выплаты, перестали поддерживать местных производителей, стремясь к максимальному невмешательству государства в дела бизнеса.

Падение Советского Союза лишь усугубило этот процесс. Западным странам больше не надо было окружать заботой своих граждан, чтобы ослабить влияние советской пропаганды и не множить электорат доморощенных коммунистов. Уровень жизни рабочих и части среднего класса упал. Пропасть между миром капитанов бизнеса, политиков, магнатов и «простым человеком» заметно выросла. Как показывает доклад World Inequlity Databes (WID), с 1980 года неравенство в Европе постоянно растет, пусть и не такими темпами, как в США или Азии. Авторы связывают это именно с масштабными программами приватизации, которые прошли в Европе в последней четверти XX века.

В политике послевоенной Европы господствовали центристы, христианские и социал-демократы. Все они провозглашали целью «государство всеобщего благосостояния», просто шли к ней разными путями. Но в конце 1970-х они начали отказываться от своего идеологического ядра и брать на вооружение леволиберальные идеи: поддержку меньшинств и опору преимущественно на средний класс. Особенно заметно это было как раз на примере социалистов, ранее позиционирующих себя как защитников рабочих. Например, Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) при Герхарде Шредере провозгласила курс «новой середины» и переформатировалась в партию среднего класса. Все это привело избирателей центристских партий к разочарованию в своих политических представителях.

Евротюрьма народов

Еще глубже разрыв с элитами ощущается в масштабах всего Евросоюза. В последние годы с ростом влияния институтов ЕС исследователи все чаще говорят о существовании в объединении так называемого дефицита демократии. Население европейских стран участвует напрямую лишь в выборах Европарламента, роль которого невелика. А вот органы, непосредственно принимающие решения, никем не избираются, поэтому граждане воспринимают их как полностью неподотчетные.

Здесь, кстати, и пролегает основное отличие правых популистов новой волны от классических ультраправых партий Европы, выступающих со схожей антибрюссельской и антимигрантской риторикой. Для «старых» правых характерно стремление к жесткой авторитарной организации власти (что можно видеть на примере Орбана в Венгрии или «Права и справедливости» в Польше), в то время как новые популисты апеллируют к демократии и заявляют, что стоят на страже демократических процедур, к уничтожению которых, по их мнению, стремятся нынешние элиты с целью сохранения своей власти.

Поэтому органы власти ЕС часто становятся мишенью критики для популистов. Их обвиняют в попрании национального суверенитета, попытке уничтожить национальное самосознание, нежелании вводить протекционистские меры, что якобы привело к гибели и упадку европейской промышленности. Элиты ЕС видятся популистам представителями некоего «глобалистского» проекта, который в интересах крупного бизнеса переводит промышленность в страны третьего мира (ведь рабочая сила там дешевле) и ввозит мигрантов, чтобы уничтожить европейскую идентичность.

Доцент кафедры коммуникативных исследований Брюссельского университета Бенджамин Де Клин объясняет, что в Европе набирает популярность мнение, что ключевые решения принимаются именно неизбираемыми органами власти и зачастую при участии крупного бизнеса. Это приводит к популистским партиям новый электорат, который видит в ЕС не только угрозу национальной идентичности, но и угрозу демократии.

Новые крестоносцы

Еще один ключевой вопрос, объединяющий европейских правых, — интеграция европейских мусульманских общин. Антимигрантская тема давно стоит на повестке дня, но раньше у ультраправых партий не получалось успешно ее использовать. Дело было как раз в их радикальной повестке.

Правых видели идейными наследниками авторитарных режимов 1920-1930-х годов, которые активно сотрудничали с Адольфом Гитлером во время Второй мировой. А те, кто искренне разделял антимигрантскую риторику, обоснованно опасались получить ярлык «фашиста» и «нациста». Все это мешало росту популярности правых партий

Популисты — или, как их еще называют, новые правые — работают с антимигрантской темой иначе: они стараются избегать заявлений, которые можно однозначно расценить как ксенофобские. К примеру, лидер французского «Национального фронта» Марин Ле Пен неоднократно подчеркивала, что ее партия не имеет ничего против легальных иммигрантов, встроенных в структуру французского общества. Проблема миграции рассматривается не через призму столкновения культур, а прежде всего с социально-экономической точки зрения: приток дешевой рабочей силы ведет к снижению зарплат и обнищанию общества.

Активно работают правые популисты и на поле своих идеологических врагов. К примеру, «Альтернатива для Германии» критикует правительство за неспособность справиться с радикальным исламским фундаментализмом, который явно противоречит нормам европейского общества — толерантности, демократии, равным правам женщин и представителей ЛГБТ-сообщества. Это делает популистские программы более респектабельными и привлекает под их знамена новых сторонников.

Впрочем, Бенджамин Де Клин считает, что необходимо проводить четкую грань между популизмом и национализмом. По его мнению, не все националистические партии являются популистскими и не все популистские партии — националистическими.

«Они мыслят в разных плоскостях. Националисты стремятся представлять всю нацию, для них существует она сама — и против нее другие [нации]. У популистов же этот раздел идет иначе: народ против элиты. Выходит, что ксенофобия в популистских программах получилась как бы из-за того, что «простой народ» был предан своими элитами, которые отдали предпочтение мигрантам», — поясняет он.

Социальная база

Новый электорат популисты привлекают и за счет социальной риторики. Современная Европа переживает кризис государства всеобщего благосостояния, безработица среди молодежи и неуверенность в завтрашнем дне растет. Об этом свидетельствуют, например, результаты опроса фонда Бертельсманн:

67процентов

европейцев ностальгируют по прошлому и не испытывают оптимизма относительно будущего

Все это совпало с кризисом левых партий. Часть из них была деморализована падением Советского Союза, часть перешла на неолиберальные позиции, сосредоточившись на защите прав меньшинств и забыв о рабочем электорате.

Его и подобрали правые популисты. Недавние социологические исследования показывают, что основная социальная база французского «Национального фронта» — рабочие и безработные, в то время как за левоцентристскую Социалистическую партию чаще голосуют представители более обеспеченных слоев населения. Рабочие и безработные также составляют основу электората «Австрийской партии свободы».

В Германии же популистов поддерживает мелкий средний класс, разочаровавшийся в Ангеле Меркель и чувствующий себя социально незащищенным. Так, опрос, проведенный журналом Der Spiegel в разгар миграционного кризиса в 2015 году, выявил страх роста безработицы у 43 процентов немцев. Из-за наплыва беженцев граждане также опасались всплеска преступности (51 процент) и терроризма (54 процента). Год спустя опрос продемонстрировал, что 57 процентов немецких граждан ощущают бессилие и невозможность что-либо изменить в своей стране.

Но теперь популистов поддерживает не только рабочий класс, но и бизнес. Часть предпринимателей (прежде всего промышленники) недовольны тем, что их продукция не выдерживает конкуренции с более дешевыми китайскими или индийскими товарами. Этим объясняется то обстоятельство, что во главе праворадикальных популистских партий нередко оказываются представители высших слоев. «Неправильно думать, что электорат популистов — это только люди с социального дна или те, кто конкурирует с мигрантами за работу», — отмечает Бенджамин Де Клин.

Образы будущего

Сейчас наступление правых популистов в Европе замедлилось. Прежде всего это связывают с тем, что европейские правительства предпринимают множество усилий для дискредитации этих политических движений. Однако причины, которые помогли им набрать популярность, не исчезли. Кроме того, политика дискредитации скоро потеряет свою эффективность.

Как считает Бритта Шелленберг, попытки выставить современных популистов наследниками авторитарных режимов ХХ века может привести к обратному эффекту. «Люди слышат, что “Альтернатива для Германии” — это нацисты, а потом видят, что эта партия выступает за расширение местного самоуправления, например. В итоге они понимают, что правительство им врет. И ровно об этом их предупреждали популисты», — объясняет политолог. С этим согласен и Бенджамин Де Клин.

Правые смогли довольно убедительно доказать своим сторонникам, что именно они представляют простых людей. В итоге любые попытки их критиковать становятся антинародными. И справиться с ними можно, лишь реализуя хотя бы часть их программы

Бенджамин Де Клиндоцент кафедры коммуникативных исследований Брюссельского университета

В итоге европейское общество раскалывается все сильнее. Часть молодежи верит заявлениям о том, что избиратели популистских партий — радикалы, стремящиеся разрушить европейские ценности, а потому вполне искренне их ненавидит. Электорат популистов еще больше убеждается в том, что правительство «оторвано от народа» и не желает их слушать. Своих оппонентов они считают «предателями европейской цивилизации». В итоге единая Европа переживает куда более страшный раскол, чем тот, который породило существование социалистического блока. Потому что сейчас он проходит внутри каждого общества, между друзьями, коллегами и даже членами семьи.

Почему в Германии так не любят правых популистов — Российская газета

Грандиозный скандал, вызванный результатами выборов главы правительства земли Тюрингия, приковал внимание немцев к партии «Альтернатива для Германии». Причем это касается практически всех граждан страны: от канцлера до уборщиков улиц.

Напомню суть того, что случилось на прошлой неделе. Премьера в Эрфурте, как это и положено по конституции, избирал земельный парламент — ландтаг. Два первых тура закончились безрезультатно, в третьем свою кандидатуру выставил представитель Свободной демократической партии (СвДП) Томас Кеммерих. И победил с перевесом в один голос кандидата от левых сил. Все прошло честно: никаких нарушений, подтасовок, согласно самым строгим демократическим процедурам.

Однако на следующее утро немецкая пресса с гневом обрушилась на нового земельного премьера. Ангела Меркель, находясь с официальным визитом в Южной Африке, потребовала немедля отменить результаты голосования и провести новые выборы, назвав случившееся в Эрфурте «позором для демократии». И одной декларацией дело не ограничилось. Фрау Меркель настояла на увольнении уполномоченного правительства ФРГ по делам восточных земель Кристиана Хирте — только за то, что тот публично поздравил лидера СвДП с избранием на пост премьер-министра.

Да и сам Томас Кеммерих недолго наслаждался ролью главы земельного правительства. Точнее, ровно двадцать четыре часа и тридцать четыре минуты. После чего подал прошение об отставке. «Бес попутал», — примерно так в переводе на доступный русский язык объяснил он свою победу, а затем свой демарш.

Что же это за бес, о котором вот уже несколько дней судачит вся страна?

Фокус в том, что Кеммерих одержал свою победу при поддержке депутатов из фракции «Альтернатива для Германии». Эта фракция, в отличие от СвДП, имеет мощное представительство в земельном парламенте, да и в Бундестаге она третья по численности. Появившись на свет всего шесть лет назад, АдГ активно вербует своих сторонников по всей стране, особенно сильны ее позиции как раз в восточных землях, то есть на пространствах бывшей ГДР.

Козырная карта, с которой всегда заходят «альтернативщики», это категорическое неприятие мигрантов, заполонивших Германию. Проблема беженцев, их статуса, их поведения (далеко не всегда приличного), конечно, живо обсуждается практически всеми коренными жителями страны, но… Тут надо сделать существенную оговорку. Обсуждают ее в основном на кухнях, в приватных разговорах. Критиковать же нежданных гостей и все с ними связанное публично считается дурным тоном, это некорректно, не толерантно и противоречит официальной политике государства.

У немцев — и это надо иметь в виду — очень обостренное чувство исторической вины за те злодеяния, которые когда-то совершили нацисты. За Холокост, за массовое уничтожение евреев, русских, цыган, славян, за те людоедские идеи, которые им навязала пропаганда рейха.

А потому любые проявления недовольства присутствием инородцев здесь приравниваются к фашизму. Перебор? Возможно. Но это важно пометить для нашего дальнейшего повествования.

Почему так возбудилось немецкое общество в случае с выборами премьера Тюрингии? Ведь был избран либерал, центрист, более того — человек, который неоднократно и жестко критиковал «альтернативщиков». Все так. Но сам факт поддержки ими кандидатуры Кеммериха и то, что эту поддержку он принял, а после выборов пожал руку главе местной фракции АдГ Бьорну Хеке (судом города Майнинген тот был признан «фашистом»), изрядно напугал консервативную Германию. Плотина прорвана? Изгои отныне легитимны и рукопожатны?

Согласитесь, самое время задать эти и другие неприятные вопросы тем, кто возглавляет скандальную партию. Например, госпоже Беатрис фон Шторх. Она сама по себе персонаж, заслуживающий внимания. Папа — герцог Ольденбургский, мама — графиня, а дедушка по маминой линии — с 1932 по 1945 год — министр финансов в нацистском правительстве. Он же, этот дедушка, считался внучатым племянником жены Карла Маркса.

Могла ли при такой родословной фрау Шторх не заняться политикой?

Сегодня она заместитель председателя АдГ и заместитель главы фракции партии в Бундестаге.

Так совпало, что мое интервью с этой особой пришлось как раз на то время, когда бедняга Кеммерих под давлением общественности и прессы писал свое заявление об отставке. Поэтому герцогиня то и дело отлучалась из своего кабинета, чтобы дать указания сотрудникам в приемной насчет публикации новых пресс-релизов. Она выглядела уставшей и слегка возбужденной.

Конечно, мне не пришлось ломать голову над тем, с чего начать нашу беседу.

Вы сказали, что десять минут назад господин Кеммерих уже покинул пост премьера, пробыв на нем чуть больше суток. И все же, что означает сам этот факт? Раз такой респектабельный политик воспользовался поддержкой АдГ, значит, общество становится более терпимым к вам?

Беатрис фон Шторх: Да, прежние негласные табу нарушены. Пусть он возглавил правительство всего на одни сутки, это неважно. Важно, что плотина прорвана. Это как раз и возмутило традиционные партии.

Кеммерих наслаждался ролью главы земельного правительства ровно двадцать четыре часа и тридцать четыре минуты

Ваша партия называется «Альтернатива для Германии». Давайте пока оставим в стороне ее подходы к решению проблемы мигрантов, а сейчас назовите другие важные альтернативы, которые вы предлагаете?

Беатрис фон Шторх: Они касаются практически всех существенных областей политики. Например, наше отношение к Европейскому союзу — мы видим его как союз суверенных государств…

Простите, это означает возвращение к прежним границам, то есть упразднение Шенгена?

Беатрис фон Шторх: Шенген может остаться. Свободное перемещение товаров — тоже. Но при этом Германия должна быть суверенным государством. Чем сегодня занимается Германия? Улучшением всемирного благосостояния, решением глобальных проблем, спасением Евросоюза, укреплением евровалюты, улучшением климата… А наши пенсионеры, которые всю жизнь работали на благо страны, имеют ничтожную пенсию и вынуждены чуть ли не побираться.

Кстати, и к Шенгену вопросы есть. Наш министр внутренних дел недавно обратил внимание на то, что внешние рубежи ЕС плохо защищены, значит, нам необходимо заняться более тщательной охраной собственных границ.

Мы хотим, чтобы внешняя политика государства осуществлялась в наших национальных интересах, а не в разрез с ними. Например, возьмем санкции по отношению к России. Наша позиция состоит не в том, чтобы бездумно одобрять все происходящее у вас или, допустим, в США, но мы уверены: эти санкции идут во вред экономическим интересам Германии, особенно ее восточной части, которая традиционно имела множество самых разных связей с вашей страной.

Следующая альтернатива касается политики в области семьи. Мы выступаем за традиционную семью: папа, мама, дети. У нас сейчас наблюдается тенденция к легализации однополых браков, я не стану давать им оценку — хуже они или лучше, — однако мы выступаем против их законодательного закрепления.

Но опять извините, фрау Шторх, тут есть явная неувязка. Как же эта ваша позиция сочетается с тем, что председатель фракции АдГ Алис Вайдель открыто живет в браке со своей партнершей? Собираетесь ли вы исключить ее из партии?

Беатрис фон Шторх: Я поясню. Нашим законодательством предусмотрена такая норма, как зарегистрированное партнерство — это некая альтернатива обычному браку. Мы не хотим, чтобы это получило легальный статус брака, и чтобы такие пары имели право на усыновление детей. Ребенку нужны в одинаковой степени и отец, и мать, а не два отца или две матери. Зарегистрированное партнерство не должно называться браком.

Вы по многим позициям критикуете Евросоюз. Есть ли, на ваш взгляд, будущее у этой структуры? Не является ли Brexit той трещиной, которая способна расколоть ЕС?

Беатрис фон Шторх: Сам Brexit показал, что демократия иногда еще работает. Большой успех для британцев то, что они покидают объединенную Европу через демократические процедуры. Фактически два референдума — один всенародный, другой парламентский — подводят бесспорную основу под это решение.

Я разделяю точку зрения, согласно которой, если Brexit состоится, и Британия на следующий день не пойдет ко дну, справится с новыми вызовами, то это станет началом конца Европейского союза. Будет создан некий прецедент. Если другие страны увидят, что британцы не погибли без ЕС, то они, возможно, захотят пойти этим путем. Прежний постулат исключал такую возможность.

А вот теперь давайте поговорим о том главном коньке, который, с одной стороны, позволил вашей партии в короткий срок въехать в большую политику, а с другой, вызывает по отношению к вам шквал критики. Ваше отношение к инородцам. В одной из статей я прочел, будто бы некоторые ваши лидеры выступают за то, чтобы в паспортах граждан ФРГ указывать их национальность: еврей, турок, сириец, русский?..

Беатрис фон Шторх: Нет, это фейк.

Допустим. Но ведь это правда, что в рядах АдГ есть много таких радикалов, которые самым нетерпимым образом относятся к присутствию в Германии любых иностранцев. И не возьмут ли они верх?

Беатрис фон Шторх: Читайте нашу программу. Мы выступаем за принятие нового закона об иммиграции. Он должен четко регулировать все вопросы: каких гостей мы хотим видеть, в каком количестве, на каких условиях… Если они нужны нашей стране, то давайте установим жесткие критерии, по которым приезжих будем принимать или не принимать. А не так, как сейчас, когда мы открываем двери для всех подряд, обещая и кров, и пособия. Процесс абсолютно неконтролируемый, и так дальше продолжаться не может.

Конечно, наш подход вовсе не исключает того, что к нам могут приезжать представители других культур или конфессий.

Но оппоненты как раз за этот раздел программы критикуют вас сильнее всего. В частности, напоминают о том, что именно так когда-то в Германии зарождался национал-социализм. Приводят ваш слоган: «Мы — народ, другие — нет», цитируют некоторые выражения из лексикона ваших вождей, которые очень схожи с риторикой 30-х годов.

Беатрис фон Шторх: Так, действительно, считают многие. Но реальная ситуация такова. У наших политических оппонентов иссякли какие-либо серьезные аргументы, поэтому, наблюдая за ростом нашей популярности, они прибегают к таким недостойным приемам, в частности, к параллелям с нацистами. Все это происходит от беспомощности.

Вы отрицаете Холокост?

Беатрис фон Шторх: …Они размахивают фашистско-нацистской дубинкой именно потому, что серьезных аргументов у них нет. Скорее, они сами отрицают Холокост и его последствия. Мы как раз не отрицаем злодеяния и проводим мероприятия, направленные против антисемитизма.

Тут самое время вспомнить о том, что два года назад вы объявили о намерении создать в рядах партии рабочие группы евреев и мусульман. Это получилось?

Беатрис фон Шторх: У нас есть группа христиан в партии АдГ. Есть группа евреев. Открытым пока остается вопрос с мусульманами. Инициатива должна, конечно, исходить от самих мусульман.

Должна также признать, что в наших рядах есть ряд лиц, которые создали нам проблемы своими антисемитскими высказываниями. Против них мы либо инициировали, либо уже завершили процедуры исключения.

Существует версия, согласно которой рост популярности популистских или правых партий в Европе объясняется кризисом в рядах партий традиционных. Вы разделяете такую точку зрения?

Беатрис фон Шторх: Я отвечу так. Если существующие политические структуры перестают представлять интересы избирателей и не реализуют свои заявленные программы, то всегда этот вакуум заполняют новые партии.

Проблема состоит в том, что интересы обычного гражданина Германии никто не отстаивал, этот гражданин не чувствовал себя защищенным. Мы ставим на первое место именно это — интересы граждан страны. Впереди спасения климата, спасения Евросоюза и прочих глобальных задач.

Это должно вызывать к вам симпатию. Но тогда отчего общество настроено к АдГ столь негативно, если не сказать враждебно? Мне один из ваших функционеров рассказывал, что если он в Бундестаге заходит в лифт, то из этого лифта все другие выходят. К вам относятся, словно к прокаженным…

Беатрис фон Шторх: Ладно, лифт… Это выглядит совершенно безобидно на фоне других историй. Мою машину сжигали. Стекла в моем доме разбивали. У моего подъезда двадцать четыре часа в сутки дежурит полиция. На членов нашей партии совершаются регулярные нападения, их жестоко избивают, они попадают в больницы с тяжелыми травмами. Мы не в состоянии арендовать ни одно общественное помещение для проведения своих мероприятий.

И чем же все это объяснить?

Беатрис фон Шторх: Тем, что благодаря прессе, нам приклеили ярлык наследников нацистов, мы — аналог НСДАП. И все это с подачи наших политических оппонентов, которые борются за свое выживание и в этой борьбе не стесняются в средствах, чтобы скомпрометировать, опустить нас.

У нас восемьдесят девять депутатов на федеральном уровне. Мы — крупная оппозиционная сила в немецком парламенте. Шесть миллионов избирателей отдали за нас свои голоса.

Однако, как я понимаю, речь идет не только о наездах со стороны других партий. Государственные структуры вас тоже не жалуют. Вот недавно глава ведомства по защите конституции Томас Хальденванг призвал начать расследование деятельности представителей радикальных сил в АдГ, имея в виду, цитирую — «их многочисленные националистические, расистские и ксенофобские высказывания».

Беатрис фон Шторх: Его за этим и поставили на этот пост. Он получил политическое задание по устранению или нейтрализации нас, как оппозиционной силы, и активно это задание выполняет. По своему назначению он должен заниматься охраной конституции, но он выполняет политический заказ.

Шенген может остаться, свободное перемещение товаров — тоже. Но Германия должна быть суверенным государством

Еще вопрос из категории неудобных. Другой сопредседатель АдГ Александр Гауланд однажды заявил, что немцы могут гордиться подвигами своих солдат в годы Первой и Второй мировых войн. Это как понять?

Беатрис фон Шторх: Высказывание действительно неудачное и даже скандальное. Но я хочу вам сказать, что, конечно, он не имел в виду те преступления, которые совершали немецкие солдаты в годы войны. Хотя повторяю, это крайне неудачное выступление.

Что дальше? Пойдет ли АдГ путем радикализации или, напротив, постарается нарядить себя в смокинг и стать частью политического истеблишмента?

Беатрис фон Шторх: Никакой радикализации. Это привело бы к самоуничтожению нашей партии. Будущее я вижу в позитивном плане, поскольку мы представляем как бы середину нашего гражданского общества. Слово истеблишмент у нас имеет негативный окрас, поэтому никаких смокингов. Да, многие члены АдГ носят костюмы и галстуки, но это объясняется исключительно тем, что такой дресс-код принят в тех профессиональных сферах, к которым они принадлежат и в которых они добились успеха. Наш путь очевиден: участие в демократических выборах, взятие на себя ответственности за формирование политики и обустройство достойной жизни для граждан страны.

Я буду плохой журналист, фрау Шторх, если не задам вам пару вопросов личного характера. Позволите?

Беатрис фон Шторх: Пожалуйста.

Чем, на ваш взгляд, объяснить, что в Германии женщины так активно доминируют в политике. Говорят, что Ангелу Меркель вскоре сменит на посту канцлера Аннегрет Крамп-Карренбауэр. И у вас в партии представители слабого пола на первых ролях.

Беатрис фон Шторх: У нас нет никаких квот или программ для поддержки женщин в политике. Нет ничего такого, чтобы искусственно подстегивать этот процесс. Женщины участвуют в нем на равных с мужчинами. А успех, видимо, объясняется тем, что избиратель больше доверяет нам.

Правда ли, что вы когда-то встречались с Горбачевым и если это так, то интересовался ли Михаил Сергеевич вашим родством с Карлом Марксом?

Беатрис фон Шторх: Да, мы встречались в конце 90-х годов, но о Марксе разговора не было.

Мешает ли вашей политической карьере тот факт, что ваш дедушка по материнской линии был министром финансов при нацистском режиме и даже какое-то время возглавлял правительство рейха?

Беатрис фон Шторх: Конечно, наши оппоненты пытаются этот факт использовать, но я не думаю, что меня, как современного политика, можно оценивать, припоминая грехи дедушки. Да, он был виновен и понес за это заслуженное наказание. Я его практически не знала.

Исчерпав свое любопытство, я попросил Беатрис фон Шторх уделить еще пять минут для того, чтобы сделать ее фото. Сначала она позировала у карты, охотно показывая на ней те регионы, где АдГ имеет самые прочные позиции. Затем мы прошли в переговорную, окна которой выходят прямо на здание рейхстага. Фрау Шторх попросила снимать ее так, чтобы в кадр попал флаг ФРГ, а флаг Евросоюза чтобы в кадр не попал.

Взятие рейхстага (там сейчас заседают депутаты федерального парламента) у нее уже произошло. Что дальше?

Ультраправые молодеют: почему подростки становятся радикальными и чем это грозит | Громадское телевидение

В последнее время в СМИ все чаще появляются истории о подростках, которые увлекаются крайне правыми движениями. Например, анонимная мать на ресурсе Washingtonian рассказывает о том, как ее 13-летний сын подружился и даже получил авторитет в ультраправых группах на Reddit и 4Chan. Это произошло после того, как его шутку, сказанную в кругу школьных друзей, девушки восприняли как харассмент. Он нашел единомышленников в группах, где во всем обвиняли девушек, чернокожих или мигрантов — типичных «врагов» для американских праворадикалов.

Другая мать и колумнистка Джоанна Шредер опубликовала тред в Twitter, который набрал более 180 тысяч лайков — она рассказала, как Интернет и социальные сети склонили ее сына-подростка в сторону ультраправых взглядов.

По ее мнению, внимание подростков сначала привлекают с помощью сексистских, расистских или гомофобных мемов, которые кажутся им смешными и веселыми. Но когда окружение — учителя, родители, друзья, девушки — развенчивают эти шутки, ребятам становится стыдно. В результате они злятся, а единомышленников находят в праворадикальных движениях.

«Часто это ребята из семей с прогрессивными или умеренными взглядами, но нередко [родители] не обращают достаточного внимания на их поведение и привычки в онлайне», — считает Шредер.

Колумнистка Петула Дворак из The Washington Time считает, что виной всему — интернет, потому что там все чаще появляются крайне правые группы, а подростков легче заинтересовать через соцсети. «Да, ваши дети учатся быть расистами прямо у вас дома», — пишет Дворак.

Почему подростков интересует идеология ультраправых организаций и что они ищут в таких движениях? Какие последствия это может иметь и стоит ли родителям бить тревогу, когда их ребенок проявляет интерес к таким темам? Об этом — читайте в материале hromadske.

«Это похоже на религиозную секту»

«Историей я начал интересоваться лет с шести. Меня это все заинтересовало, особенно — кресты на немцах», — рассказывает 14-летний Роман (настоящее имя героя скрытое по его просьбе из соображений безопасности). Он из обычной семьи из центральной Украины, ходит в школу, у него есть друзья — и до недавнего времени он был связан с местными ультраправыми движениями.

«Частично меня затянула идеология, у меня был к этому интерес. Также не хватало какого-то движа — ходить на разные группы, марши, встречи, акции. А с другой стороны — хотелось иметь друзей, которые с тобой в одной организации и смогут постоять за тебя, защитить», — рассказывает парень.

Он считает, что из-за того, что сейчас молодежь большую часть времени проводит в Интернете, где циркулирует куча ссылок, групп или сайтов об истории, нацизме, правых или ультраправых движениях, подростки находят себе друзей там. А ультраправые, в свою очередь, уже занимаются «вербовкой» тех, кто проявил интерес.

«Они пишут много постов в группах о национал-социализме и тому подобном. Когда встречаешь их, то они ненароком начинают всевозможные разговоры, говорят, что все правильно. Это похоже, на то, как ты приходишь в религиозную секту и тебя понемногу вербуют», — вспоминает Рома.

Через некоторое время ему перестало нравиться то, что происходит в организации. Парень рассказывает, что, несмотря на то, что члены ультраправых движений пропагандируют здоровый образ жизни, закрашивают адреса telegram-каналов с наркотиками на стенах, они сами употребляют алкоголь. Хоть и называют себя националистами, на самом деле они «чистые фашисты и нацисты, которые прикрываются патриотизмом, чтобы бить других».

Рома так говорит, потому что недавно его друг и еще несколько ребят напали на людей другой национальности, потому что они, по его словам, «портят чистую украинскую кровь». Поэтому сейчас парень отошел от ультраправых, пытается вытащить оттуда своих друзей и отговаривает тех, кто хочет к ним присоединиться. Хотя прямо и не заявляет, что больше участвовать в ультраправом движении не хочет.

«Я за себя не боюсь, а больше за своих родных. Потому что к ним могут применить насилие из-за меня», — рассказывает Рома.

«Когда мы увидели его увлечение, нас это смутило. Но мы мягко его корректировали, старались не быть категоричными, чтобы он не замкнулся сам в себе во всех этих увлечениях и не потерял доверие к нам», — говорит отец Романа. Он не поддерживает предпочтений сына, но не пытается ему что-то запрещать, вместо этого — с помощью аргументов и доказательств пытается объяснить, почему не стоит слепо верить в определенную идеологию.

Сейчас Роман признается, что уже не так интересуется нацистской символикой. Все вещи с ней, которые он коллекционировал, планирует продать, а взамен — сосредоточиться на истории Украины. Говорит, что он «правильный националист».

fullscreen

Акция участников праворадикальной организации С14 в Киеве, 22 сентября 2018 года

Как мир проигрывает крайне правым

«Нас пожирают изнутри. Почему Америка проигрывает битву против терроризма белых националистов», — так журнал Time анонсировал обложку августовского номера в Twitter. На ней — названия 253 американских городов, которые в последнее время пережили массовые стрельбы.

Многие из них имеют общую черту: нападающим был белый молодой человек. В Эль-Пасо 21-летний стрелок за несколько минут до теракта обнародовал манифест, в котором выразил свои расистские и антииммигрантские взгляды. Стрельбу в Огайо устроил 24-летний Коннор Беттс — большинство убитых были темнокожими.

В Соединенных Штатах изменилось представление о террористах, которое царило еще с момента трагедии башен-близнецов 11 сентября: теперь это уже не джихадисты, а американские молодые белые националисты. Масштабные акции праворадикалов вызывают все большее беспокойство в обществе и СМИ.

13 августа в Портленде состоялся крупнейший со времен Шарлоттсвилля (в 2017 году там происходили акций крайне правых, в результате которых один человек погиб — ред. ) Марш крайне правых, на который съехались представители радикальных групп со всей страны — «Гордые парни» (Proud Boys), называющие себя «западными шовинистами», ополченцы из «Трех процентов» (Three Percenters) и «Американские защитники», которых в Антидиффамационной лиге (организации, борющейся с антисемитизмом — ред.) описывают как «экстремальных белых националистов». Полиция арестовала тринадцать участников и изъяла оружие, насилия удалось избежать. А организаторы пообещали устраивать такие марши ежемесячно.

Эльвин Рзаев в тот день работал недалеко от места, где проходил марш.

«У нас был план: если марш пойдет в нашу сторону, надо закрыть всех [посетителей заведения] на кухне, пока они не пройдут», — рассказывает Элвин. Он признается, что когда переехал в Портленд два года назад, здесь было безопаснее, чем сейчас.

«Полгода назад начались нападения на ЛГБТ+. Стало страшно, менее безопасно», — рассказывает Элвин. Он говорит, что с ним тоже случались неприятные ситуации. Например, когда он шел со своим партнером за руку, прохожий мужчина с женой начали проявлять к ним агрессию. «Раньше такого не было», — говорит Элвин.

fullscreen

Слет праворадикалов в Портленде, 17 сентября 2019 года

«Страны во всем мире сейчас переживают неопределенность (миграционный кризис, нехватка рабочих мест, политика, финансы и т.д.), — говорит бывший лидер американских белых националистов-скинхедов Chicago Area Skinheads Кристиан Пикколини. Сейчас он является основателем организации «Жизнь после ненависти», которая помогает членам радикальных групп выйти из них. — А когда люди чувствуют неопределенность, они обращаются к экстремизму. Это происходит и потому, что международные игроки используют пропаганду и фейковые новости, чтобы влиять на людей, склонять их вправо».

Он сравнивает радикальные организации с наркотиками. «Молодые люди, как и все люди, ищут трех самых важных вещей в жизни: идентичности, принадлежности к сообществу и цели. Экстремисты дарят людям приятные ощущения на короткое время, давая ощущение семьи, цели и идентичности, и в то же время разрушают человека», — рассказывает Пикколини.

Нельзя утверждать, что ультраправые движения и их популярность — это нечто новое, они существовали всегда. Однако также нельзя закрывать глаза и на тот факт, что сегодня эти движения наращивают свое влияние, а медиа о них пишут все чаще.

Очередной расцвет крайне правых в США связывают с приходом к власти Дональда Трампа, чью победу радикалы восприняли как свою собственную, говорится в исследовании Антидиффамационной лиги (ADL). Американского президента неоднократно обвиняли в расизме — в последний раз тогда, когда он «посоветовал» прогрессивным конгрессвумен возвращаться домой и наводить порядок в «тотально разрушенных и зараженных криминалом местах».

В исследовании ADL также говорится, что основными местами для привлечения новых идеологических собратьев стали колледжи и университеты. «В 2016-2018 годах в кампусах колледжей белые националисты были более активны, чем в какой-либо другой период времени после гражданской войны (в США — ред.)», — сказано в документе.

Антидиффамационная лига также подсчитала, что в 2018 крайне правые в США были причастны к наибольшему количеству убийств, начиная с 1995 года.

В Европе в последние годы также набрали популярности праворадикальные партии, как на национальном уровне, так и на общеевропейском. Несмотря на то, что правым и популистам предсказывали гораздо больше мест в Европарламенте, на выборах в мае они получили 25% мандатов — это больше, чем у них было когда-либо.

«Здесь нет ничего удивительного, — говорит исследователь ультраправых движений Антон Шеховцов. — Партии выставляли молодых, потому что им нужна смена лидеров, смена поколений. Есть запрос на новые лица».

Сумма против дураков, мошенников и поджигателей – Новости – Научно-образовательный портал IQ – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

В Издательском доме НИУ ВШЭ вышла книга «Дураки, мошенники и поджигатели: мыслители новых левых» Роджера Скрутона — одного из главных критиков левых идей. IQ.HSE публикует главу, посвящённую преимуществам правых взглядов и мировоззрения над левыми — и о том, как трудно их сейчас отстаивать.

Для образа мысли левых характерна линейность, выраженная в их самоназвании. Те, кто называют себя «левыми», верят в то, что политические позиции и движения могут быть распределены слева направо, и что, если ты не слева, значит, обязательно справа. В то же время в процессе бесконечной кампании по запугиванию левые мыслители нашли способы сделать нежелательным пребывание справа. Как правило, они не дают никакого определения, что означает быть «правым», и не объясняют, почему национал-социалисты, фашисты и сторонники либеральной экономики должны быть включены в одну категорию. Однако в одном ясность есть. Однажды определив себя в качестве правого, вы оказываетесь за пределами любых дискуссий. Ваши взгляды неуместны, вы дискредитированы, ваше присутствие в мире — ошибка. Вы больше не оппонент, с которым можно спорить, а сумасшедший, которого нужно избегать. Это я ощутил на собственном опыте, как и все инакомыслящие, которые мне известны. Если книги правых и замечают рецензенты с левыми взглядами (а в академическом мире левые рецензенты — это обычное явление), то только для того, чтобы уничтожить их.

Казалось бы, тем самым левые берут на себя слишком много и должны четко обозначить альтернативу. Но, оглядываясь на блеклый ландшафт, который я имел возможность обозревать в этой книге, я вижу только отрицание. Отпускаются случайные замечания по поводу грядущей «эмансипации», «равенства» и «социальной справедливости». Но понятия эти редко выводятся из области абстракций или подвергаются серьезному анализу. Как правило, они не служат для описания воображаемого социального порядка, который готовы защищать те, кто их использует. Напротив, эти категории применяются только для отрицания. Они служат для осуждения любого опосредующего института, любой несовершенной ассоциации, любой шаткой попытки человеческих существ жить без насилия и с надлежащим уважением к закону. Это похоже на то, как если бы абстрактный идеал принимался специально по той причине, что воплотить его в жизнь невозможно.

Поэтому напрасно я искал в писаниях Хобсбаума, Томпсона, Бадью, Лукача и Адорно объяснения того, как должно быть достигнуто «равенство в существовании», защищаемое в их удручающих манифестах. Кто, что и как контролирует в мире абсолютного равенства? Каким образом удостовериться в том, что амбициозные, привлекательные, энергичные и умные не нарушат условий, в которые были поставлены своими пастырями? Кроме охоты, рыболовства и литературной критики из «Немецкой идеологии» нам не обещают ничего нового. А когда в текстах Адорно я нахожу, что альтернативой капиталистической системе является утопия, то могу только похвалить автора за честность, поскольку это просто другой способ сказать, что никакой альтернативы не имеется. Конечно же, вы можете переименовать утопию в «идеальную речевую ситуацию», группу в синтезе (groupe en fusion), генерическую процедуру (procédure générique) или даже фасцию, но за этими определениями ничего не стоит. Они обещают общество, где отсутствует все, что делает его возможным: закон, собственность, обычаи, иерархия, семья, переговорный процесс, правительство и институты.

В момент сомнения насчет социалистического литературного наследия Эрик Хобсбаум писал: «Если бы левые более серьезно думали о новом обществе, оно не стало бы от этого менее желаемым или необходимым, а сама цель противостояния текущему порядку — менее убедительной». В этом, по существу, и проявляется весь подход новых левых мыслителей.

Мы ничего не знаем о социалистическом будущем, за исключением того, что оно необходимо и желаемо. Но нам важно, насколько убедительна наша цель противостояния порядку, предложить альтернативу которому мы не способны в силу недостатка знаний.

Слепая вера ведет радикальных левых от «схватки» к «схватке», вновь и вновь утверждая их в мысли, будто все, что делается во имя равенства, — это благо, и полная ликвидация властей предержащих приблизит их к цели. Они желают вырваться из испорченного мира, который их окружает, в чистую, но доселе неведомую сферу абсолютной эмансипации. Этот рывок в царство целей — мыслительный, и он никогда не будет повторен в реальности. Поэтому «революционная практика» ограничивается работой по разрушению, а ее адепты не имеют ни сил, ни желания описать в конкретных терминах, к какой же цели она ведет. Нас не должно удивлять поэтому, что стремление к непосредственному равенству до недавнего времени оборачивалось порабощением, нелепо описываемым в терминах эмансипации. «Освобождение», «демократия», «равенство», «прогресс» и «мир» — все эти слова на моей памяти никогда не произносились гражданами социалистических государств без горькой, иронической улыбки.

Точно такой же результат отличает и «культурные войны», которые стараниями Грамши стали диванной версией революционной борьбы. «Работа негативного» и здесь преуспела в стирании лика унаследованной у прошлых поколений культуры, свергая ее памятники и блокируя все пути к умиротворению. Однако ничто не пришло на место этой культуры, кроме умеренного релятивизма Рорти и лицемерной враждебности Саида. В конечном счете результатом культурных войн стала навязанная политкорректность, средствами которой опустошенный ландшафт искусства, истории и литературы цензурируется на предмет остаточных признаков расизма, сексизма, империализма или колониального мышления.

Здесь я встречу возражение со стороны внимательного читателя, который скажет, что, критикуя отрицание у левых интеллектуалов, я сам только отрицаю. Может быть, резонно осуждать левых за то, что они предлагают только фантомы. Но какова реальная альтернатива им? В этой главе я обрисую возможное решение проблемы. Оно не будет исчерпывающе полным. Но этот ответ подойдет как введение в идеи, которые развернуто изложены мной в других работах.

Новые левые мыслители часто начинают свою критику социальных и политических систем с нападения на язык, которое является частью далеко идущей стратегии по установлению силы и доминирования во главе политической повестки и подразумевает обличение тех способов, которые служат достижению взаимного согласия. Новояз левых — это мощное орудие не только потому, что он стирает лик нашего социального мира. Он описывает реальность, которая якобы скрывается за поверхностным благополучием, и тем самым позволяет отмести последнее как обман. «Материальные силы», «антагонистические производственные отношения» и «идеологическая надстройка» Маркса, «господствующие эпистема» и «структуры доминирования» Фуко, «вынуждение», «генерические множества» и «процедуры истины» Бадью, «большой Другой» Лакана и Жижека, «овеществление» и «товарный фетишизм» Лукача — все эти специальные термины служат мистификации реальности и имеют своей целью отобрать ее у обычного человеческого разумения. Идея состоит в том, чтобы сделать социальный мир недосягаемым для политики. Нас приглашают поверить, что нет другого способа разрешения конфликтов, кроме тотальной трансформации, тотальной революции или, как сказал Профессор в «Тайном агенте» Джозефа Конрада, «разрушения того, что есть».

Поэтому первостепенная задача правых — спасти язык политики: вернуть в поле зрения то, что так энергично изгоняет оттуда жаргон. Только тогда, когда мы заново обретем естественный язык, мы сможем ответить на тяжелые обвинения, которые левые постоянно предъявляют нашему миру. Лишь с возвращением этого языка мы отойдем от однобоких противопоставлений «левое — правое», «с нами — против нас», «прогрессивное — реакционное», которые так часто делают разумную дискуссию невозможной.

Те, о ком я говорил в этой книге, предъявляют два рода обвинений: во-первых, что «капиталистическое» общество зиждется на силе и подавлении, и, во-вторых, что «капитализм» — это «коммодификация», сведение людей к вещам и фетишизация вещей, т.е. полагание их субъектами. Все мыслители выражали эти претензии по-разному. Но всегда их наличие очевидно. Поэтому первый шаг на пути к реальной альтернативе — это ответить на них.

В большинстве случаев «капитализм» — это термин новояза. За ним должны были бы стоять всеобъемлющая теория нашего общества и стратегия его изменения. Однако не существует ни того ни другого. Это ясно уже хотя бы потому, что после всех общественных трансформаций, какими бы существенными они ни были, после всех переходных периодов, какой бы ценой и усилиями они ни давались, понятие «капитализм» все еще применимо для описания их результата. Это верно даже в отношении государства, образованного в России после коммунистической революции, которое мыслители Франкфуртской школы назвали «государственным капитализмом». Расцвет государства всеобщего благосостояния, развитие домохозяйств, повышение социальной мобильности, эволюция кооперативов, предпринимательства и долевой собственности — ни одно из улучшений, произошедших со времени Маркса, или способов, которыми общество адаптировалось к нуждам людей, не ослабило воздействия этого могучего слова, которое, коль скоро применяется как угодно, не говорит ничего.

Поэтому давайте обойдемся без этого понятия и просто опишем, как все выглядит в реальности. Люди в наших обществах обладают вещами, включая труд, и могут свободно ими распоряжаться. Они способны покупать, продавать, накапливать, сберегать, делиться и отдавать. Они могут свободно пользоваться всем тем, что дает им свободный труд. Даже, если захотят, ничего не делать и выживать при этом. Можно отнять у людей свободу покупать и продавать; принудить работать на условиях, которые они не приняли бы добровольно; конфисковать собственность или запретить тот или иной ее вид. Но если таковы альтернативы «капитализму», то, пожалуй, реальной альтернативы, кроме рабства, нет.

За новоязом кроется старая социалистическая жалоба: где частная собственность, там и власть того, кто владеет, над теми, кто нуждается, одной группы над другой, одного класса над другим. Всегда нападение на «капитализм» предваряется поиском той части общества, которая власти лишена. Но этот поиск, получивший наиболее красноречивое выражение у Фуко, внутренне противоречив. Общественное состояние — это, по существу, состояние доминирования. Людей связывают общие привязанности, но разделяют соперничество и конкуренция. Нет такого общества, которое преодолело бы эти реалии. Да и не следует ждать этого, поскольку из них слагаются наши мирские радости. Как сказал однажды Кеннет Миноуг, «червь доминирования лежит в основе того, что значит быть человеком. Необходимо признать, что пытаться положить конец доминированию, как это метафизически понимается в идеологии, — значит пытаться уничтожить человечность». Как политические существа, мы должны не отрицать силы, которые формируют общество как единое целое, а умерять их действие. Нужно ставить своей целью не мир без власти, а такой порядок, где она осуществляется по взаимному согласию, а разрешение конфликтов базируется на разделяемой всеми концепции справедливости.

Левые мыслители всегда с нетерпимостью относились к «естественной справедливости», вплетенной в процесс социального взаимодействия. Они либо, как марксисты, считают ее очередной ложью буржуазной идеологии, либо отказывают ей в естественном характере, подменяя ее концепцией «социальной справедливости», отрицающей исторические права, обязанности и заслуги во имя «обращения со всеми как с равными». При этом предполагается, что это способ соблюдения прав, а не пренебрежения ими. Вторая позиция, представленная у Дворкина, антиреволюционна по своим методам, но революционна по своим задачам. Американские либералы, как и парижские гошисты , убеждены в том, что доминирование — это зло. Но в отличие от последних они признают, что для реализации их цели в конечном счете необходимы институты, а идеология не может заменить кропотливую работу закона.

В целом же новые левые не разделяют такого похвального уважения к институтам. Поэтому их разоблачения власти вообще не сопровождаются описанием институтов будущего. Их цель — это общество без институтов. В таком обществе люди спонтанно объединяются в жизнеутверждающие, аморфные союзы, от которых уже отвалилась отмершая оболочка из закона и обычая. В стремлении к миру без власти левые авторы обнаруживают, что им досаждают не только реальные институты, но и скрытые темные силы. Власть повсюду — не только вокруг, но и внутри. Она проникает в сознание вместе с чуждыми идеями, насаждаемыми правящим порядком. Как пишет Фуко:

Глупый деспот приковывает рабов железными цепями; истинный политик связывает их еще крепче цепью их собственных мыслей… Связь эта тем крепче, что мы не знаем, чем она держится…

Однако попытка добиться социального порядка без доминирования неминуемо ведет к новой форме господства, которая, очевидно, еще хуже, чем предыдущая. Очертания новой властной структуры просматриваются уже в организации, необходимой для жестокого свержения старой. Как сказал о Кромвеле Эндрю Марвелл,

Коль власть мечом добыта,
То мечей и защита.

Изучение логики «революционного праксиса» подтверждает знаменитое наблюдение Роберто Михельса, известное как железный закон олигархии, согласно которому все революционные партии развиваются в направлении, противоположном своей освободительной миссии. И спустя век с тех пор как Михельс, сам бывший радикальным социалистом, высказал эти мысли, никто так и не потрудился над тем, чтобы ответить на них. Даже несмотря на то, что они были повсеместно подтверждены историей.

А что насчет другого обвинения в адрес нашего мира: в «коммодификации», «овеществлении», «потребительстве», «инструментализации», «фетишизме»? Ярлыков много, но суть одна. Новояз скрывает за собой реальность и не дает к ней подобраться. Поэтому и здесь мы должны найти язык, на котором злу может быть дано точное описание и который позволил бы не только определить проблему, но и объяснить, почему она является именно нашей и почему она должна решаться не политическими методами, а, если это вообще нужно, путем изменения жизни.

Оправданные упреки в адрес «потребительской» культуры побуждают нас различать два образа жизни. Кант говорил, что мы должны относиться к ближнему как к цели и никогда только как к средству. Гегель указывал на «реализацию» нас как свободных существ в мире объектов. Аристотель утверждал, что мы должны держать в узде свои страсти и тогда добродетель победит порок. Оскар Уайльд различал вещи, имеющие ценность, и те, что имеют цену. Цели и средства, субъект и объект, добродетель и порок, ценность и цена — все эти противопоставления вертятся вокруг одного ключевого противоречия: между свободными индивидами и искушениями, не дающими им покоя. Уважать человеческую природу — значит поднять людей над миром объектов в сферу ответственного выбора. И из этой сферы, как мы знаем из основополагающего мифа нашей культуры, человек может пасть до мира простых вещей, чтобы самому стать вещью.

Когда все наши цели — это желания, все, к чему мы стремимся, эфемерно и взаимозаменяемо. Рынки существуют именно потому, что объекты страстей взаимозаменяемы. Можно назначать им цену, продавать и покупать. Но тем, что действительно важно, торговать нельзя. Например, половое влечение и любовь, которая из него вытекает, — не для рынка. Выставить их на продажу — значит изъять из них все человеческое. Это было известно и против этого предостерегали с начала времен, иначе откуда происходит выражение «древнейшая профессия»? И конечно, чем изобильнее объекты вожделения, тем сильнее они привлекают внимание, тем проще их заполучить и тем сильнее они закрывают от нас сферу внутренних ценностей.

В любой сфере человеческой деятельности дает о себе знать различие между теми вещами, которые обладают ценностью, и теми, что имеют цену. Предсказать, как будет вознаграждено стремление к объектам, имеющим ценность, невозможно. Ведь оно позволяет нам реализоваться, а не просто служит исполнению наших желаний. Нас мучают соблазны, и мы не даем себе остановиться, обманчиво полагая, что какой-нибудь очередной мыльный пузырь принесет удовлетворение. Ветхий Завет говорит, чтобы мы не создавали себе кумиров — не наделяли бы вещи душой. Современная психология предостерегает против дофаминовой зависимости, при которой долгосрочные привязанности становятся невозможными. Последователи Аристотеля учат нас, что счастье заключается в добродетели, при которой разум одерживает верх над сиюминутными желаниями. Адорно говорит, что подлинное искусство интересуется тем, какие мы на самом деле, тогда как популярные фетиши затягивают нас в теплые объятия клише. Мы должны смотреть на все эти вещи с точки зрения самопознания.

Нужно понять: счастье зависит от стремления к правильным объектам, а не просто к тому, что случайно привлекло внимание или пробудило желание. Преодоление искушений — это духовная задача. Ни политическая система, ни экономический порядок, ни диктатура сверху не смогут заменить моральную дисциплину, которую должен соблюдать каждый, если мы хотим жить в мире изобилия, не выставляя при этом на продажу то, что нам более всего дорого: любовь, мораль, красоту и Бога.

Все это не значит, что дела не стали хуже. Но даже если проблемы идут от переизбытка, то должны ли мы вернуться в тот мир, где снова будем нуждаться? Или если проблема в ненасытности наших желаний, то как следует их контролировать и до какой степени? Дело в том, что мы знаем решение, и оно не политическое. Мы должны изменить свою жизнь. И чтобы сделать это, нам необходимы духовные авторитеты, способность жертвовать и отказ от того, чтобы деградировать до состояния машин желания Делёза и Гваттари. И эти изменения в образе жизни не придут из политики. Они вытекают из религии и культуры, в частности из той боговдохновенной культуры, которую мыслители, хотели заменить чисто политическим взглядом на мир.

Это, конечно же, только первый шаг в ответе тому множеству мыслителей, которые считают идолопоклонство, сластолюбие и материализм злом нашего времени — не употребляя, разумеется, этих слов, поскольку они принадлежат естественному языку существующей культуры. Я не отрицаю того, что люди сейчас больше погружены в удовольствия, вызывающие зависимость, чем когда бы то ни было прежде. Или что бизнес сейчас еще больше ориентирован на то, чтобы поддерживать разрушительные аппетиты. Или что китч и клише сильнее, чем когда-либо, засорили каналы коммуникации. Но те левые, кто обратил на это внимание, в особенности Адорно, не предложили никакого решения, за исключением утопии, просто на том основании, что если выход и существует, то искать его следует не в сфере политики. Конечно, мы можем подвергать цензуре рекламу и медиа. Равно как и регулировать распределение товарной продукции. Либо до некоторой степени субсидировать ту разновидность искусства, которая отказывается быть китчем. Но это не подразумевает отречения от «капиталистической» системы. Да и не возымеет эффекта, если люди не будут располагать духовными ресурсами, которые позволят им противостоять своей грешной природе. Без них все жалобы слева — это пустые причитания и призывы к революции против первородного греха.

Также читайте

Все это возвращает нас к главному вопросу: какова альтернатива и как нам выработать такую политику, которая соответствовала бы ей и ее воплощала? Три фактора имеют фундаментальное значение для сколько-нибудь серьезного ответа на следующие идеи: гражданское общество, институты и личность. Рассмотрим их по порядку.

Бёрк и Гегель по-разному разграничивали государство и гражданское общество. Оба отреагировали на Французскую революцию и инициированную ею конфискацию социального наследия французов. В XX в. социалистическое государство повсеместно поглощало и ликвидировало свободные ассоциации, заменяя их иерархически организованным бюрократическим аппаратом, где инициатива навязывалась сверху. С точки зрения радикальных левых, все силы внутри гражданского общества должны быть связаны — открыто или неявно — с государством или «классом», который их контролирует. Они относятся к правящей «гегемонии» (как у Грамши) или «идеологическому аппарату государства» (по Альтюссеру). Для левых любая ассоциация, организация, «маленький отряд» «всегда уже» политические. Поэтому, когда государство вмешивается для того, чтобы упразднить частные школы, национализировать промышленность, конфисковать собственность церкви, расформировать местную команду спасателей или поставить вне закона какой-либо «неправильный» вид деятельности вроде охоты на лис или курения в пабах, то это ни в коей мере не похоже на злоупотребление властью. Государство ответственно за жизнь общества и в этих случаях просто заменяет одну форму его существования другой, более приемлемой.

В то же время, не говоря уже об отсутствии симпатии к «маленьким отрядам», левые имеют очень слабое представление о них. Как я уже говорил, в тоскливых отчетах Хабермаса нет и намека на то, как в немецком искусстве, литературе и музыке отразилась красота ассоциаций: как будто немцы никогда не собирались вместе, кроме как в организованных бюрократами формах. Группа в синтезе (groupe en fusion) у Сартра — это неприкаянная «общая воля», коллектив активистов, взаимодействующих напрямую, без какого-либо посредничества. Он не страдает миролюбием или отсутствием цели, но всегда спешит к другому полю битвы. Бадью восхваляет «верность» апостола Павла церкви, но ее самой как места служения, встреч и молитвы нет в философии Бадью. Уильямс и Томпсон слагают панегирики солидарности городского рабочего класса. Но где в их сочинениях мы прочтем о часовнях, духовых оркестрах, учебных группах, о хорах, ярмарках и крикетных клубах, местных школах и институтах механиков, танцах, театрах и клубах отдыха: всей той богатой социальной жизни, которая была знакома моему отцу по трущобам Энкоутса и которая известна мне по родному мне Марлоу на Темзе? С которой каждый знаком, хотя бы из Арнольда Беннета и Томаса Харди? В своем «тотализирующем» видении мира левым не удается отличить гражданское общество от государства и понять, что жизненные цели возникают благодаря свободным объединениям, а не дисциплине, к которой принуждает эгалитарно настроенная элита, неважно, вдохновляет ее Альтюссер или Грамши.

Благодаря трастовому праву в англосфере можно создавать учреждения и клубы без одобрения государства. В других местах нужно официальное разрешение, так что без резиновой печати бюрократа граждане не могут ни основать церковь или школу, ни в какой-либо другой форме покуситься на священную территорию, которую хочет контролировать государство. Даже в Великобритании и США эта территория строго охраняется от посягательств. Только после долгой борьбы с амишами Верховный суд США признал право на домашнее обучение. А в Великобритании любые митинги должны теперь соответствовать требованиям бдительного Управления по охране труда и антидискриминационным законам, из-за которых скаутское и гайдовское движения, а также молодежные клубы стали чем-то непонятным для тех, кто еще не забыл про их христианский этос. Несмотря на это, институты выживают и развиваются, и именно благодаря их посредничеству политика становится мягче, а люди оберегаются от худших видов диктатуры.

Рассмотрим институты права. В Великобритании они не являются и никогда не были ветвью государственной власти. Правовая система подотчетна правительству, но не контролируется им, и решения судов не могут быть ни отменены, ни продиктованы политическими реалиями. Судьи и адвокаты принадлежат к судебным иннам, частным сообществам, базирующимся вокруг Темпл-Черч, — древней церкви ордена тамплиеров в Лондоне. Членство в иннах несет с собой как профессионализм, так и человеческое тепло. Инн, к которому принадлежу я, Иннер-Темпл, поддерживает прекрасный хор и старинную церковь, известную своими величественными службами. Здесь есть любительский театр, выступают приглашенные ораторы, проводятся учебные судебные процессы, торжественные обеды и концерты. При участии этого сплоченного сообщества закон приобретает человеческое лицо и поддерживается общая приверженность непреходящим ценностям.

То же самое можно сказать о колледжах и школах, клубах, полках, оркестрах, хорах и спортивных лигах — все они предлагают наряду с преимуществами членства свой особый этос. Присоединяясь к ним, вы не только разделяете договоренности, традиции и обязательства группы, но и приобретаете чувство собственной значимости в качестве ее участника и связь с ассоциацией, которая наделяет смыслом ваши действия. Такие институты опосредуют отношения между гражданами и государством. Они обеспечивают дисциплину и порядок, не прибегая к тем карательным санкциям, при помощи которых государство осуществляет свой суверенитет. Именно в них проявляется цивилизация, и отсутствие подобных институтов в социалистических государствах абсолютно объяснимо, потому что свободные ассоциации препятствуют достижению «равенства в существовании», к которому стремятся социалисты. Короче говоря, ассоциация означает дискриминацию, а дискриминация подразумевает иерархию.

Поэтому я в своей альтернативной политической философии поддерживаю не только различение между гражданским обществом и государством, но и традиции институтов, выстраиваемых вне государственного контроля. Общественная жизнь должна основываться на принципе свободы ассоциаций и защищаться автономными образованиями, под эгидой которых люди могут благополучно развиваться сообразно своей общественной природе, приобретая обычаи и стремления, которые наполняют их жизни смыслом. Эта «правая» концепция политики включает не только представления о структуре правительства, социальной стратификации и классовом делении, о которых столь навязчиво твердят левые. Она посвящена строительству институтов, их управлению и тому многообразию способов, которыми люди за счет объединений, традиций и сфер ответственности делают свою жизнь более наполненной. Затрагивается в ней и политическая жизнь: структуры институтов представительства, разделение властей, а также делегирование власти гражданским организациям и местному самоуправлению. (Всему тому, что, по-видимому, не интересует авторов, обсуждаемых в этой книге.) Но моя политическая философия предполагает, что строительство институтов в той же мере является условием политики, что и ее результатом, и подразумевает уважительное отношение к давним традициям студенческих, библейских и развлекательных ассоциаций, которые легли в основу принятых в Европе способов мирного сосуществования.

Это подводит меня к теме личности. Под этим термином я имею в виду все, что относится к субъектности и ответственности отдельных людей, а также институтов, к которым они принадлежат. В этой книге мне приходилось иметь дело со взглядами на классы и классовый конфликт, проистекающими из марксистской теории, согласно которой классы — это не субъекты, а побочные продукты экономического порядка. Однако, несмотря на предупреждения Маркса, левые мыслители склонны рассматривать классы как агентов, которых можно хвалить или порицать за то, что они делают. Если бы это действительно было так, то тогда мы могли бы оправданно утверждать, что буржуазия действует как класс, когда угнетает пролетариат, и что ответные акты возмездия не только оправданны, но и заслуженны. Коллективная субъектность правящего класса влечет коллективную ответственность. И если тот или иной буржуа ограничивается в правах во имя нового общества, то это не более чем справедливое возмездие за страдания, причиненные его классом.

Этот образ мысли так же логично ведет к ГУЛАГу, как нацистская расовая теория — к Освенциму. И точно так же как нацистская идеология, он наполнен интеллектуальными неясностями и моральным пафосом. Новые левые, приписывая способность к действию тому, что ей не обладает, потворствуют ликвидации ответственности там, где субъектность присутствует, — у государства и партии. Коммунистический мир был миром безличного господства, где вся власть принадлежала партии, которая никогда не отчитывалась за свои действия, и ее даже нельзя было призвать к ответу. Такое положение дел прекрасно соотносилось с господствующей философией, поощрявшей миф о субъектности классов, в которой каждый сдерживающий диктатуру институт, включая сам закон, рассматривался как изощренный заговор против рабочего класса.

Коммунисты наделили субъектностью структуры, которые не несли ни за что ответственности. Именно ради этого такого рода субъекты и создавались, и помещались на вершину властной иерархии. Связав себя с «классом», Коммунистическая партия приобретала субъектность, которую ее теория неправильно приписывала пролетариату, и неподотчетность, характеризующую в действительности любой социальный класс. В последней, как я думаю, и кроется источник преступлений. Партия была агентом, чьи коллективные решения не подпадали под действие закона и не отвечали ничьим целям, кроме своих собственных.

Альтернативой этому является по-настоящему личное управление, при котором коллективные агенты — это юридические лица, отвечающие за свои действия и подпадающие под действие закона. Римское право, корпоративное право средневековой Германии (Genossenschaftsrecht), английское трастовое и корпоративное право — во всех этих системах права признается: особенности индивидов, которых мы хвалим или порицаем, наделяем правами или обязанностями, которым мы себя противопоставляем или, напротив, к которым присоединяемся, могут быть воплощены в коллективных сущностях. При этом допускается, что коллективный субъект создает угрозу, если он не может предстать перед судом в качестве коллективной личности, равной индивиду, которого он в противном случае мог бы притеснять.

При помощи такого механизма, как юридическое лицо, «капиталистический» мир утвердился в том, что наделение субъектностью всегда влечет за собой ответственность. Ничего похожего на эту максиму нельзя встретить в коммунистическом мире, где партия хотя и является главным субъектом в государстве, находится вне рамок закона и не может ни подвергаться преследованию по обвинению в преступлении, ни отвечать по гражданскому иску. Это различие между коммунистическим и капиталистическим миром игнорировалось или недооценивалось левыми, в особенности Гэлбрейтом, Томпсоном, Хобсбаумом, Фуко и Хабермасом. Оно, однако, гораздо важнее, чем любое сходство.

Упразднение подлинной корпоративной ответственности в коммунистическом мире означало устранение действующего закона, и это тоже прямое следствие левого способа мышления. Убежденные в том, что господство — абсолютное зло, левые интеллектуалы видят свою задачу в ликвидации власти. Поэтому они нетерпимы к институтам, которые направлены скорее на ее ограничение, чем на упразднение. Такой позиции придерживался Фуко в своих ранних сочинениях. Более того, поскольку насильственное свержение старого порядка требует большей власти, чем та, на которой он покоится, левые революции всегда санкционировали уничтожение сдерживающих институтов, включая закон.

Это явно видно на примере Фуко. Судебная власть видится ему всего лишь частью альтюссеровского «идеологического аппарата государства». Язык, предложенный Альтюссером и Грамши, аналогичным образом вел к обесцениванию закона, отказу судить о нем согласно его собственным внутренним критериям и к туманным заклинаниям о «классовой борьбе», якобы лежащей в основе любого конфликта. Независимость судей более не видится тем, что она есть, — средством, позволяющим дистанцироваться от разногласий между людьми, чтобы разрешить их. Отныне ее считают очередным инструментом господства, еще одним функциональным приспособлением, при помощи которого идеологическая фикция правосудия служит сохранению власти старой правящей элиты.

Поэтому в период своего наибольшего влияния новые левые мыслители не уставали оправдывать коммунистические режимы и были не способны увидеть разницу между высшей властью партии и верховенством права. Европейские народы терпеливо возводили свои правовые системы на основе устоявшихся институтов римского, канонического и общего права. Они воплощают в себе века тончайших рассуждений о реалиях соперничества между людьми и процедурах, усмиряющих его. В таких правовых системах осуществляется попытка определить все ключевые социальные силы, установить пределы их деятельности и заложить в основу общественного порядка принцип ответственности, от которой никто не освобождается.

Подлинное верховенство права — не просто некое достижение, сопоставимое со сравнительными выгодами какой-либо конкурирующей схемы. Это sine qua non политической свободы.

Оно возможно только там, где право независимо от исполнительной власти и способно встать над ней. Без верховенства права оппозиция не имеет гарантий безопасности. Будучи незащищенной, она исчезает. Без оппозиции правительство лишается шанса исправить ошибки и даже не может заметить, что оно их совершает. Именно такую разновидность правительства левые режимы учредили повсюду, где пришли к власти путем государственного переворота или революции.

Почти все мыслители, которых я обсуждал в этой книге, применяли ту же уничтожительную тактику в отношении оппонентов, что и левые партии у власти. Ведь оппонент — это классовый враг. Стоит ему сунуть нос в культурные войны — он тут же перестает быть участником дискуссии. Он не может говорить правду: он — ложный интеллектуал, по Сартру, адепт «симулякров», согласно Бадью. Личность, чья мысль, по словам Жижека, «бесполезное софистическое упражнение, псевдотеоретизирование, происходящее из низменных оппортунистических страхов и инстинкта выживания». Такой враг не является стороной переговоров, и компромисс с ним невозможен. Только после его окончательного исключения из социального порядка откроется истина.

Чтобы заглушить последние отголоски инакомыслия, коммунистические партии обращались к идеологии — набору доктрин, по большей части поразительно скудных и разработанных так, чтобы перекрыть все возможные пути для интеллектуальных изысканий. Смысл этой идеологии был не в том, чтобы люди в нее поверили. Напротив, он состоял в том, чтобы сделать убеждения излишними, избавиться от рациональной дискуссии во всех сферах, где партия уже обозначила свою позицию. Идея «диктатуры пролетариата» не была рассчитана на то, чтобы объяснять реальность. Она должна была положить конец ее изучению, чтобы последняя больше не воспринималась.

Эта черта идеологии давно известна. Но именно эта цель — скрывать реальность за нерушимой стеной слов — преследуется в матемах Лакана и Бадью, литаниях Делёза и Гваттари и риторических вопросах Жижека, все разъезжающего по миру в поисках тех, кто до сих пор лелеет смехотворную веру в «большого Другого» и пока еще не понял, что не эк-зистирует.

Фашисты это левые или правые: «Фашисты левые или правые? Буду рад приведённым примерам!» — Яндекс.Кью